Последняя черта
Шрифт:
— Какие оценки сегодня получила? — спросила мама.
Вика мотнула головой, прогоняя наваждение — показалось, видимо, от усталости, что среди ветвей загорелись большие добрые, но страшные глаза.
— Меня похвалила учительница по математике, — похвасталась она, зная, что мама всегда гордится её успехами. — Сказала, что я схватываю всё на лету. И очень способная.
— Думаю, она права. Ты у меня золото.
Мама почему-то чуть сильнее сжала пальцы Виктории. Навстречу им уверенно шёл вышедший из расступившихся тёмных деревьев, как какой-то маг, высокий мужчина. Его руки ветвями росли из широких плеч и прятались в карманах. Виктория
Мужчина шёл ровно посередине дорожки. Мама сначала прижалась к правой стороне, надеясь, что он подвинется влево, как это делали другие люди, но тот не двигался. Потом мама потянула Вику влево, однако мужчина оказался совсем близко и остановился перед ними. Он улыбнулся, а потом достал из кармана чёрный треугольный предмет, блеснувший в свете тусклого грязно-жёлтого фонаря.
— Беги, Вика!.. — крикнула мама, выпуская её руку, и первая бросилась на мужчину, словно этот предмет был очень опасен.
Вика почувствовала — был. Похолодела вся, попыталась сдвинуться с места, но не получилось. «Продуло,» — пронеслась мысль в голове. А мама повалила мужчину и покатилась с ним вместе по склону в сторону речки. На чёрной воде не было ни единой утки, которых они с мамой кормили иногда по утрам. Мама и мужчина докатились до берега. С мамы свалилась туфля, а на ней разорвалось платье. «А на меня она ругается, когда я что-то порву или потеряю,» — подумала Вика, а на глаза навернулись слёзы. Страшный предмет, мама, туфля, платье — это было плохо, очень-очень плохо, и совсем далеко от людей. Нужно было звать на помощь, нужно было бежать, искать кого-нибудь, помочь маме справиться с этим чудовищем, но мысли путались, тело словно пронзило током и она могла только стоять с широко раскрытыми глазами, полными слёз, и смотреть на то, как мама пыталась выцарапать мужчине глаза.
— На помощь! — кричала мама.
— Мама, я сейчас, — прошептала Вика сквозь слёзы, проглотив колючий горький комок. Ей показалось, она даже сдвинулась с места, но ей только показалось.
Мужчина сделал маме больно, и она закричала. Теперь он нависал над ней, держал её руки — но ведь мама должна была держать за руку её! — рвал оставшуюся ткань платья. И почему взрослых никто не ругает? Он тыкал в её лицо чёрной штукой, её лицо тоже блестело, от слёз — доброе чудовище совсем не слушало Викиных желаний! — она больше не звала на помощь, наверное, она думала, что на помощь будет звать Вика. А Вика не могла. Ничего не могла.
Мужчина раздел маму. Она была белая-белая на фоне чёрной-чёрной речки, а мужчина сливался с кронами и травой. Совсем злой, совсем беспощадный, настоящий мрак из страшного лесного царства, он тоже что-то с себя снял и теперь белел рядом с ней, а маме снова стало больно. Только она кричала тихо, через сжатые губы, ждала, пока она, Вика, натянет шапку, выздоровеет от внезапной простуды и побежит снова по улицам, позовёт: «На помощь!».
«Тук-тук, тук-тук» — не стучали мамины каблуки, ведь она потеряла свои туфли. «Тук-тук, тук-тук» — стучало что-то внутри Вики, заглушало хлюпающие звуки. Наверное, утки никуда не улетели, только прятались в камышах. Вика хотела бы позвать хотя бы уток, но не умела говорить на их языке. Совсем не умела говорить от этой простуды.
Мама точно умела говорить на языке птиц. Мама, казалось, умела всё — даже отбиться от страшного злого чудовища. Она была сильной и смелой,
Даже утки испугались бы громкого звука, от которого Вику передёрнуло, встряхнуло, вдруг сорвало с места. Она залезла в высокие чёрные кусты и затряслась, зажимая руками рот. Чудовище поднималось по чёрной траве обратно к дорожке, снова всё чёрное, с чёрным предметом наперевес. Только наступило ногой на кирпичи — и обратилось человеком, уверенно шагающим вперёд.
Где-то там, внизу, белела его растерзанная добыча.
— Слышь, — Марципан морщилась, разминая ноющее плечо. — Это чё за птица?
— Да с соседнего, — пожал плечами Хлыст, вытянув шею вслед уходящей девушке. — Видимо там всем наскучила, сюда отправили. Или опустил кто... Не знаю. Э, куда?! Ты через бой опять встаешь!
— Иди нахуй! — весело откликнулась Марц, срываясь с места. Жёлтые глаза задорно сверкали, а сама девушка откровенно лыбилась.
Давно её так никто. Она даже не успела ничего толком сделать, как оказалась лопатками на полу без возможности подняться. Тактика у этой птицы была стремная, пугающая и крайне непривычная. Вообще редко выходили высокие и худые, а если и выходили — то быстро падали, улетали в решетку — не важно. А эта — смотрела холодно, спокойно. Такой взгляд Марципан видела у убийц, но девушка особо на нее похожа не была. Нет, в плане, по любому она убивала, но Марц имела в виду именно киллеров, профессионалов.
— Эй! — она наконец нагнала соперницу, широко улыбнулась, но всё же сморщилась — слишком резко расправила плечи, — Я Марц!
Меланхолия буркнула себе под нос что-то среднее между «ага» и «угу», а на догнавшую даже не посмотрела. Сделала шаг в сторону и попыталась двинуться дальше.
— Не, не, не, погоди-ка, — Марц решительно преградила ей дорогу. — Я собираюсь с тобой познакомиться. Ты... блин, ты классная! Понимаешь? Я выиграл последние десять боёв практически в чистую, а ты меня с первого раза! Круто!
Её и правда это поразило. Марципан лучилась то ли вдохновением, то ли простым восторгом, но в любом случае на задворки сознания опять прокрадывалась мысль о смене пола. От такой девушки и детей иметь было б не плохо. Или, хотя бы, иметь эту девушку...
— Как тебя зовут хоть?
Воснимаемая как тело, преградившая проход на секунду вызвала вспышку раздражения. Мел уже уложила её на лопатки, ей хочется ещё? Раздражение, однако, быстро прошло. А вот тело с места не сдвинулось.
— Мел. Познакомился? Теперь вали.
Нежелание кого-либо видеть не мешало заметить обращение в мужском роде и принять его как данность. Мел не нравились люди, но их и их тараканов приходилось уважать.
— Неа, — Марц помотала головой. — Знакомство обычно на этом не заканчивается. Ты закончила или у тебя ещё выходы? Можем пройтись. Ну, знаешь, узнать друг друга получше, переспать и больше никогда не видеться.
Она забавлялась, не прекращая давить наглую лыбу. Понимала, что её привычная манера к общению Меланхолии явно не по душе, но ничего не могла с собой поделать! Внезапным пунктом стало добиться хотя бы одной эмоции на этом непроницаемом, но чертовски красивом лице.