Последняя глава (Книга 2)
Шрифт:
– Кит!
– послышался голос Флер.
– Играй как следует!
Кит вздернул голову и сунул кулачки в карманы. "Молодчина Флер!" подумала Динни. Сзади чей-то голос произнес:
– Безудержная страсть твоей тетки к молодежи приводит к немыслимым бедствиям. Что если нам поискать покоя у меня а кабинете?
Динни обернулась и поглядела на тонкое, худое, подвижное лицо сэра Лоренса Монта; его усики совсем побелели, но волосы только чуть серебрила седина.
– Я еще не внесла своей лепты, дядя Лоренс.
– И не надо. Учись смотреть на все со стороны. Пусть язычники беснуются. Пойдем предадимся тихой беседе, как истые христиане.
Желание поговорить с дядей об Уилфриде Дезерте побороло в ней привычную самоотверженность, и Динни ушла с ним.
– Над чем ты сейчас работаешь?
– спросила она.
– Решил немножко отдохнуть, читаю мемуары Хэрриет Уилсон поразительная женщина, Динни! Во времена Регентства в высшем свете и так не было ни одной незапятнанной репутации, но она-то уж постаралась! Ты что-нибудь о ней слышала? Поверь, эта женщина знала, что такое любовь. Любовников у нее была тьма, но любила она только одного.
– И это, по-твоему, любовь?
– Ну что ж, сердце у нее было доброе, а остальные любили ее. Совсем не похожа на Нинон де Ланкло - та ведь любила всех. Но обе они женщины примечательные. А что если написать диалог этих двух дам на тему о добродетели? Стоит подумать. Садись!
– Сегодня я рассматривала памятник Фошу и встретила там твоего двоюродного брата, мистера Маекема.
– Джека?
– Да.
– Последний денди. Ты понимаешь, какая огромная разница между "щеголем", "денди", "франтом", "модником", "хлыщом", "пижоном" и "фертом" кажется, так это теперь называют? Но порода вырождается. По возрасту Джек принадлежит к эпохе "хлыщей", но стиль у него настоящего "денди" законченного денди, типа Уайта-Мелвиля {Уайт-Мелвиль Джордж (1821-1878) английский писатель и спортсмен.}. Что ты о нем думаешь?
– Лошади, карты и полнейшая невозмутимость.
– Сними-ка шляпу. Я люблю смотреть на твои волосы.
Динни сняла шляпу.
– Я встретила там еще одного знакомого: шафера Майкла.
– Как? Дезерта? Он вернулся?
– И подвижная бровь сэра Лоренса поползла наверх.
Щеки Динни слегка порозовели.
– Да, - сказала она.
– Странный тип.
Динни вдруг почувствовала какое-то непривычное ощущение. Ей было бы трудно его описать, но оно напомнило ей фарфоровую безделушку, которую она подарила отцу в день его рождения: мастерски вылепленную лисичку с четырьмя приткнувшимися к ней детенышами. Выражение лисьей мордочки - нежное и чуть-чуть настороженное - отражало ее чувство в эту минуту.
– А чем он странный?
– Не хочу быть фискалом, Динни. Хотя тебе, пожалуй, скажу... Молодой человек года через два после замужества Флер явно за ней волочился. Из-за этого он и стал таким непоседой.
Так вот на что он намекал, говоря о проклятии Исава? Не может быть! По выражению его лица, когда они говорили о Флер, она бы этого не подумала.
– Но ведь все это было сто лет назад!
– воскликнула Динни.
– Конечно! Дела давно минувших дней; но ходят о нем и другие слухи. Наши клубы - настоящие рассадники злословия.
Динни внутренне насторожилась.
– Какие слухи?
Сэр Лоренс покачал головой.
– Мне этот молодой человек нравится, и я не стану даже тебе повторять то, чего сам толком не знаю. Если человек живет не как все, про него еще не то наговорят!
– Он вдруг кинул на Динни испытующий взгляд, но ее глаза безмятежно сияли.
– А кто этот маленький китайчонок?
– Сын бывшего мандарина; тот оставил здесь свою семью: на родине у него какие-то нелады; занятный малыш! Очень симпатичный народ эти китайцы. Когда приезжает Хьюберт?
– На будущей неделе. Они летят из Италии. Джин ведь любит летать.
– Какова судьба ее брата?
– И он снова пристально взглянул на Динни.
– Алана? Он служит на морской базе в Китае.
– Тетя не перестает сетовать, что у вас с ним ничего не вышло.
– Ты знаешь, ради тети Эм я готова на все, но, любя его как брата, я не могла пойти с ним к алтарю.
– Я-то совсем не хочу, чтобы ты выходила замуж, - сказал сэр Лоренс, ищи тебя тогда в какой-нибудь Берберии!
"Да он просто колдун!" - мелькнуло у Динни, и глаза ее стали совсем наивными.
– Ох, уж эта бюрократическая машина!
– продолжал тот.
– Всю нашу родню засосала. И моих дочерей: Силия - в Китае, Флора - в Индии; твой брат Хьюберт - в Судане; вот и сестра твоя Клер унесется, как только ее обвенчают: Джерри Корвен получил назначение на Цейлон... Говорят, Чарли Маскема посылают в Кейптаун; старший сын Хилери едет на гражданскую службу в Индию; а младший - на флот. Черт побери, Динни, вы с Джеком Маскемом последнее мое утешение в этой пустыне! Не считая, конечно, Майкла.
– А ты часто видишься с Маскемом?
– Частенько, у "Бартона", он заходит ко мне и в "Кофейню", - играем в пикет; кроме нас двоих, игроков там и не осталось. Правда, это пока не наступит сезон; теперь-то я вряд ли увижу его до конца скачек в Кэмбриджшире.
– Он, видно, большой знаток лошадей?
– Да. Но только лошадей, Динни. Таких, как он, редко хватает на что-нибудь еще. Лошадь - странное животное, она делает человека слепым и глухим ко всему остальному. Слишком уж много требует внимания. Приходится следить не только за ней, но и за всеми, кто имеет к ней какое-нибудь отношение. А как выглядит Дезерт?
– Что?
– Динни слегка растерялась.
– Какой-то темно-желтый...
– Это от раскаленного песка. Ведь он теперь живет как бедуин. И отец у него тоже отшельник, так что у них это в крови. Но он нравится Майклу, даже несмотря на ту историю, и это - лучшее, что о нем можно сказать.
– А какие он пишет стихи?
– спросила Динни.
– Путаные. Разрушает одной рукой то, что создает другой.
– Может, он просто еще не нашел себе места в жизни? А глаза у него красивые, правда?