Последняя игра
Шрифт:
– Лучше уж в долг, чем воровать да грабить честных граждан.
– В этом мы с тобой сходимся, Борис. Я честных граждан никогда не грабил.
– Да я уже понял…
На свадьбу Андрей подарил Боре первую его машину, «Опель-Кадет»…
– Отдохнуть приехал или как? – спросил Боря, быстро взглянув на Настю.
– Сам еще не знаю… Поеду сейчас к себе, созвонимся…
– Ко мне не заедешь?
– Сейчас нет. Может быть, на обратном пути.
– Ну давай… – Боря кивнул.
– Слушай. – сказал он, когда Настя села в машину и они остались на улице вдвоем, – это, конечно, не мое дело, но мне кажется, братишка, у тебя, как теперь говорят, крышу снесло. Нет?
– Ох, Боря, я и сам
– Ну, ты голову-то не теряй…
– Не учи ученого. Я в порядке. Утром позвоню. Расскажу, как доехали…
Когда он тронул машину с места и оглянулся на Настю, то увидел, что она уже спит, сняв наушники плейера и удобно свернувшись на мягком заднем сиденье. Спала она, пока Андрей ночью почти через весь Крымский полуостров вез ее к своей резиденции, которая была построена совсем недавно и почти по образцу Бориного дома: в горах, вдалеке от туристских маршрутов, хотя и не так далеко, как Борин схрон, – его домик, приземистый, двухэтажный, был спрятан в скалах Нового Света.
Глава третья
Егор приехал домой и первое, что сделал, пройдя в ванную комнату, сунул голову под струю холодной воды. Надо же так… Ужрались вчера в такую хламину… Хорошо, что Крепкий не в курсе, задал бы по полной программе… Развонялся бы так, что на неделю было бы шмону…
Впрочем, Егор думал о Крепком без злобы. Хороший мужик, надежный. И не жадный. А что орет – так начальник, положено… Ну, бухать не любит, но не все же спортсмены вокруг него… Хотя большинство именно спортсмены…
Егор попал в команду Крепкого из другой – до сих пор он толком не знал, был ли разгром его прежней, как пишут в газетах, «организованной преступной группировки» чисто ментовским делом или шел сложный передел сфер влияния, где кроме ментов, понятное дело купленных, замешаны были и другие деятели. Типа Крепкого. Слишком уж просто Егор отмазался от тюряги, и слишком откровенно его оттуда вытащил Крепкий. Даже не скрывал ничего. Почти. Предложил работу, а как отказаться… От таких предложений не отказываются…
Егор был в некотором смысле белой вороной среди братвы – не спортсмен, не блатарь, а в зону попал довольно экзотическим образом. Для братвы, конечно, экзотическим, а так… вполне нормальным. В начале семидесятых загремел за хранение, а на самом деле – за употребление наркотиков.
Егор был в то время хиппи, ездил автостопом по стране, «тусовался» – тогда это слово было принадлежностью хипповского слэнга, труднопонимаемо, и всуе цивильными гражданами не употреблялось. Вот и помели Егора и еще десяток хиппанов в палаточном лагере, который они разбили где-то под Вышним Волочком, чтобы «перенайтать» и двинуть дальше стопом из Питера на юг. Замели, нашли траву, а дальше… Предложили Егору стать стукачом, он отказался… Обычное дело. Кого отпустили, просто так, без объяснения чего бы то ни было, а Егор не понравился ментам, ну и пришили ему «хранение с целью продажи»…
В зоне, куда его определили, Егор не особенно страдал. Конечно, это «не особенно» было очень условным и сравнительным. Его не опустили, не били, вернее, почти не били, освободили досрочно… В остальном же все ужасы зоны он испытал на себе в полной мере. От природы очень сильный физически, Егор никак не походил с виду на хиппи, если бы не длинные волосы, которых он лишился еще в следственном изоляторе, так что все его рассказы о бродячей хипповой жизни воспринимались в бараке, как попытки напустить тень на плетень и уйти от прямого разговора о наркотиках.
В общем, выйдя на свободу, Егор имел уже четкое представление о каналах покупки и сбыта, как розничного, так и оптового, что давало ему, во-первых, деньги, и немалые, во-вторых, занятие, которого он никак не мог себе найти, и отчасти от незнания, куда себя пристроить, ушел в хипповые коммуны, в «систему», как тогда это называлось. Теперь же у него было дело, большое дело, настоящее, на всю жизнь… Совесть Егора не мучала, он сам вовсю курил траву. Правда, теперь, когда стал «реальным» торговцем, с этим делом завязал, пробовал только на качество, а чтобы для удовольствия – ни-ни. Слишком напряженная и опасная была у него работа, чтобы таким образом кайфовать. А деньги, которые он зарабатывал, давали возможность «оттянуться» куда более безопасными способами и значительно разнообразней, чем сидеть дома перед проигрывателем с пластинкой «Битлз» и косяком в зубах. И понеслось-поехало… И доехало бы в конечном счете до нового срока, если бы не вытащил его в последний момент Крепкий.
Теперь он был приставлен кем-то вроде чиновника для особых поручений при этой девочке, Насте… Сначала они просто наблюдали за ней, Крепкий пас ее папашу, но активных действий не предпринимал, говорил, что надо подождать, пока «барашек разжиреет». А папаша работал будьте-нате, никаких авторитетов либо не признавал, либо просто не знал. С дружками закрутили дело, стали кислоту возить из Голландии через Эстонию в Питер, прятали в деталях мебели, для этого целую мебельную фирму забацали, все официально, туда-сюда, импорт-экспорт… Лесопилку купили, стали деревья валить, туда же гнать, в Скандинавию… Дело начинало шириться, и, по мнению Егора, через месячишко, когда должна была прийти очередная партия дури из-за бугра, можно было бы наезжать на этих лохов, полезших в такое дело, из которого левые люди живыми не выходят. Но они сами между собой переругались, папашу Настиного замочил партнер, затем и мамашу, а потом вдруг дочурка маленькая, шестнадцать ей тогда было всего, влезла в самую гущу событий и, к удивлению и прямо-таки детскому восторгу, в который пришел Егор, наблюдая за ее акциями, завалила одного за другим всех членов злосчастной фирмы, имевших отношение к гибели ее родителей. Ну и молодежь, одно слово…
А потом началось какое-то безумие. Вылез на свет Божий старый, давно скрывшийся из виду авторитет, законник Клементьев. Он свои виды на нее, надо понимать, имел, начал ее опекать, крышу ей дал, а она на башли, которые в результате ей достались на руинах разгромленной фирмы, открыла магазин… Точнее, не открыла, а вложила в разоряющееся предприятие, вытащила его из долговой ямы, и заработала машинка по «отмыванию» денежек в полный рост. Клементьев этот, видимо, для этого всю байду и завертел. Очень удобно. Сколько не вливай в этот магазин, никто не просечет. Комиссионная торговля, там черт ногу сломит, можно миллионы отмывать, никто и не почешется, никакие проверки ничего не высчитают и никого не поймают… А потом и Клементьева грохнули где-то в Москве. Что там было доподлинно, Егор не знал, да и Крепкий тоже, но приказал девчонку все время держать в поле зрения. Он тогда уже с Михалычем сошелся, дружком покойного Клементьева, который в политику полез, в мэрию, партии какие-то стал подкармливать из своих, вернее, бывших клементьевских миллионов. Они, видно, между собой и порешили, что пора девочку под себя брать, что она им какую-то большую пользу может принести. Все так, но…
Андрюха-то, Крепкий, вдруг ни с того ни с сего эту Настю «под себя» в буквальном смысле взял… Похоже, крыша у мужика поехала. Жениться вот теперь надумал. И теперь она для всей братвы Анастасией Аркадьевной стала… А сегодня вот выговор ему, Егору, закатила, за то что с большого бодуна приехал и должен был какие-то документы опять в мэрию тащить… Ну, перенесли на завтра… И то хлеб.
Он держал голову под струей воды и пофыркивал, ухал да охал и с трудом услышал пиканье радиотелефона.