Последняя индульгенция. «Магнолия» в весеннюю метель. Ничего не случилось
Шрифт:
Курдаш проснулся, но глаза не открывал, продолжая лежать на животе. Он почувствовал, что в комнате находится кто–то чужой: слышал шаги — легкие и осторожные, время от времени они замирали.
«Наконец–то попался! Все, теперь не уйдет!»
Когда Константин находился дома, дверь он не запирал. Ему казалось, что если запрет дверь, то тем самым покажет свой страх, но ведь Константин Курдаш никогда никого не боялся, да и теперь не боится. Ему казалось, что вся округа не только знает его, но и прекрасно понимает, какие последствия ожидают того, кто попытается его обокрасть. Да он мокрого места от вора не оставит!
И тем не менее месяца два назад однажды утром Константин обнаружил, что у него пропали выходные туфли и шапка–ушанка — шикарное норковое изделие стоимостью в сотни четыре.
Константин отказывался верить в пропажу. Он переворошил в шкафу все вверх дном, искал под кроватью и наконец простодушно признался Козлу и Марии: «Эта шутка вам удалась, старики, вот вам башли — дуйте за поллитрой!» И лишь когда они уже ополовинили бутылку, выяснилось, что никто над ним и не собирался подшучивать, а вещи пропали всерьез.
Украсть могли, стало быть, только когда Константин спал в тяжелом похмелье, упав ничком на подушку. Значит именно тогда вор проник в квартиру Константина и спер вещи. Хозяину показалось, что ему даже известен виновник: дело в том, что накануне с ними в компании находился некто мало знакомый Курдашу — он помнил его только в лицо, да и то по танцам в «Арматуре» или в клубе строителей, а жил он тут неподалеку.
«Вообще он известный говнюк!» — закричал Козел и вскочил из–за стола.
Наскоро одевшись, побежали они, словно ветром подхваченные, к ближайшему магазину напитков, который был уже открыт по случаю воскресенья, и по горячим следам принялись расспрашивать тех, кто целыми днями околачиваются у входа — денег у таких никогда не бывает и толкутся тут вроде бы без всякой нужды, но к закрытию магазина они уже в приличном подпитии.
Козла и Марию здесь знал каждый. Константин решил постоять в сторонке. На него время от времени показывали как на пострадавшего:
«Это известный боксер Курдаш, понял? Старый наш кореш, понял? Он вчера выставил нам пол–литра, но один говнюк… Такой в зеленой фуражке, таскается вместе с долговязым Ансисом с дровяной площадки…»
«Ансис в Страупе на излечении.»
«Где эта падаль в зеленой фуражке живет? Как его зовут?»
«На вид я его знаю… но где живет… Где–то тут рядом…»
«Главное — успеть, пока этот хрен не загнал шмотки!»
Через полчаса они разузнали адрес — его назвал грузчик из пункта стеклотары, к которому подослали одного из приятелей Козла.
Тот, кого искали, жил на первом эта же деревянного дома, и все трое решили, что один из них встанет под окнами во дворе на случай, если тот вдруг задумает смыться. Но всем так хотелось участвовать в праведном суде, что в конце концов эту мысль отбросили — все равно поймаем!
Как только хозяин открыл дверь, Козел и Мария тут же набросились на него, но, чрезмерно усердствуя, лишь мешали друг другу. Когда клубок тел наконец распался, — надо же было снять допрос! — у хозяина была всего лишь разбита губа.
«А ну сейчас же отдай туфли и шапку, а то подавишься собственными зубами!» — закричал Мария, а Козел замахнулся, но жертва уклонилась, Козел и хотел бы ударить, да не сумел.
«Сейчас я ему врежу разок!» — подумал Курдаш, деловито вступая в прихожую, но мужичонка проскользнул в кухню и заверещал оттуда, что никакой шапки в глаза не видал.
«Ей–богу, я только что проснулся! Честное слово, я не брал никакой шапки! Я только что проснулся!»
Сухопарая женщина, наверно, его жена, которой Козел и Мария, перебивая друг друга, незамедлительно изложили суть дела, опасливо отвечала, что тоже не видела ни чужой шапки, ни чужих туфель. Козел и Мария, придирчиво поглядев на кальсоны и пижамную куртку мужичонки, в конце концов согласились поверить, что тот только что проснулся. Они рьяно принялись обыскивать квартиру, — выбрасывали из шкафа и ящиков охапки белья, трясли еще теплые простыни, сошвырнули перину — вдруг украденное лежит под ней! Спрятавшись за жену, мужичонка вдруг обнаглел и заорал, чтобы убирались из его квартиры.
На шум — теплоизоляция в перегородках дома давно превратилась в труху — прибежала дворничиха, которая представляла тут власть и государство и которая «каждый день таким вот обламывает рога».
«Если не уберетесь сию минуту — вызову милицию! Ишь, прокуроры нашлись!»
И только потому, что Константин был одет в дорогое пальто, милицию она не вызвала, а сказала Курдашу: «У этих двоих на рожах написано, что за типы. Сами сперли — теперь на других сваливают!»
Уже позже, взвесив все «за» и «против», с этого «говнюка» обвинение все же полностью не сняли: «мог вещи толкнуть по дороге домой или жена утром увидела да припрятала, ведь ясно, что ворованные — где ж он мог взять такую шапку и такие туфли!». Однако некоторые объективные причины свидетельствовали в защиту «говнюка»: ведь вся тройка одновременно покинула квартиру Курдаша, а на улице третий мужичонка не знал, в какую сторону ему идти. Значит, вряд ли он мог в таком состоянии вернуться, найти нужную дверь и войти тихонько, ничего не уронив, добраться до шкафа и так же тихонько выйти.
«Может, мальчишки…» — с умным видом начал Мария.
«Да, эти везде лазают… — согласился Козел. — Может, дверь осталась приоткрытой… надо предупредить народ возле магазина на случай, если станут предлагать шапку или туфли для продажи…»
«Этот ханурик придет еще. Обязательно придет! И тогда мы встретимся!» — сказал Константин, живо представив себе, как он его отколошматит: загонит вора в угол и потом медленно, очень медленно отделает, да так, что от него останется только куча тряпья и кровавый сгусток…
…Курдаш прислушался — по улице проехала машина, в доме по лестнице спускались, переговариваясь, люди. Значит, день в разгаре.
Возле двери кто–то топтался. Пусть, пусть подойдет поближе! Только бы не удрал.
Константин вскочил, как подброшенный пружиной. В голове у него шумело, но кулаки стиснул крепко.
У противоположной стены стояла испуганная девчонка. Он где–то видел ее раньше.
— Ты!.. Я тебя сейчас!.. — взревел Курдаш, но остановился как вкопанный, потому что девчонка, несмотря на страх, твердо смотрела ему в глаза.
— Вы были знакомы с моей матерью!
— И потому ты ходишь воровать ко мне, да? — глаза Константина были еще затуманены спросонья. — Я тебе кишки выпущу, ты это понимаешь?
Девчонка была перепугана, но к двери не кинулась.
— Ее звали Алда. Она работала в магазине кулинарии «Илга».
Ошеломленный Курдаш молчал.
— Я тебя видел… Ты танцуешь у нас в «Ореанде», не так ли?
— Вы убили мою мать. Вы вытолкнули ее в окно.
«У Алды было двое детей… Эта, наверное, старшая…»