Последняя индульгенция
Шрифт:
Она закрыла глаза ладонью.
– Я знала, что Уступс спит у Лиесмы, взяла его машину и поехала…
Розниекс закрыл папку с документами и в упор взглянул на Эдит.
– Итак, вы совершили преступление, чтобы вернуть сына и сохранить мужа, семью? Подходящая версия для самолюбивой женщины, да еще в вашем возрасте.
Мелнсила и Лубенс одновременно напряженно взглянули на него.
– Но почему же вы ограбили убитую, взяли вот эти вещи? – не спуская глаз с лица Эдит, следователь медленно, осторожно положил на стол сумочку Ольги Зиедкалнс и золотое кольцо
Эдит рванулась вперед, но, словно собака на цепи, тут же шатнулась обратно. Она до крови прикусила губу.
– А где сказано, что это я? – в изнеможении она предприняла бесполезную попытку сопротивляться. – Там было много людей…
– Ну, хватит, – сказал Розниекс. – Вы передали кольцо парикмахерше Арии, чтобы продать поскорее. Все доказано. В ту ночь вы, убедившись, что Зиедкалнс мертва, взяли ее сумочку, чтобы мы не смогли так скоро установить ее личность, забрали деньги и кольцо с бриллиантом, и скрылись. Лесом дошли до машины, в которой вас ожидал вот этот человек.
Эдит перевела взгляд на Лубенса и обмякла, как подстреленная. В глазах Лубенса сверкнул стальной отблеск. Маска благородства исчезла.
– Встаньте, Лубенс! – холодно проговорил Розниекс.
Стабиньш был уже рядом, вместе с конвойными. Щелкнули наручники.
– Вы не могли успеть в одиночку спрятать машину в лесу и прежде всех других прибежать на место происшествия, – продолжал Розниекс, словно бы ничего не произошло. – В момент убийства за рулем был Лубенс, он оставил свои следы и возле озера. Не помогло то, что и угнали машину, и поставили ее назад вы, что и заметил Стрелниекс. Вот так, – Розниекс встал. – Свою роль вы исполнили довольно успешно, – он приблизился к Эдит. – Но все же немного перестарались. Вы не из тех матерей, что способны пожертвовать собой ради своего ребенка. Пожертвовать – в высоком смысле слова. Возвращение вам Ромуальда было лишь побочным обстоятельством, и одновременно – неплохой легендой на случай, если преступление все же будет раскрыто. В этой игре вы не туз, хотя и хотели им выглядеть. Надеялись, что вам поверят. Хотели разжалобить: как же, женщина, сожалея об ошибках молодости, решила вернуть себе ребенка и, не видя иного пути, бросилась в крайность. Ранее не судима, свою вину признала и раскаивается. Так?
Эдит зевнула.
– Жаль, – сказал Розниекс, – что такой актерский талант погиб. Вернее – использован во зло и понапрасну.
XXXIX
В комнате раздалось шипенье магнитофона, из которого вылуплялись слова и фразы.
«Чего вы от меня хотите? – голос директора Зале выражал недовольство. – Пора бы знать, что меня поймать на крючок или запутать в сеть никому не удавалось».
«Значит, сегодня это произойдет впервые». Эдит, услышав свой голос и вспомнив ситуацию, побледнела.
«Мы будем все же иметь эту честь», – поддержал ее хрипловатый голос Лубенса. Сейчас он, под надзором конвойного, сидел на стуле посреди комнаты и внимательно слушал запись, как если бы слышал разговор впервые.
«Прошу вас. Вот фотокопии всей
Наступившую затем тишину нарушил низкий альт Зале. «Можете дальше не показывать. Сколько вы заплатили Канцане за иудин труд и сколько хотите заработать сами?»
«Почему Канцане? А может быть, Зиедкалнс?» – вступила Эдит.
«Зиедкалнс не в курсе дела».
Снова пауза.
«Без Зиедкалнс вы не могли провернуть эти операции», – усомнился Лубенс.
«Мне хватает одной продавщицы на отделение, – отрезала Зале. – Итак, сколько вы хотите за пленку? За негатив, не за копии, разумеется».
«Гм… Зиедкалнс не в курсе дела? – Лубенс был разочарован. – Жаль. Она отнеслась к делу с таким интересом…»
«Вы показали ей снимки?!»
«Некоторые».
«Этого достаточно. Что вам было нужно от нее?» – в голосе Зале чувствовалась осторожность.
«Был один вопрос личного характера. Теперь это не актуально».
«И ваши векселя потеряли силу. Меня не сегодня-завтра арестуют. Вы начали не с того конца».
«Все еще поправимо».
«Каким образом?»
«Надо убрать Зиедкалнс».
«Этого только не хватало! Лучше уж тюрьма».
«Да только ли тюрьма? Ваши масштабы, похоже, легко тянут на вышку», – с издевкой засмеялся Лубенс.
«На мокрое не пойду. Пускай расстреливают».
«Погодите, да почему именно вы? Любой шофер из тех, кто вам привозит левый товар, не откажется. Несчастный случай на дороге – пять, от силы шесть лет. Да и то, если еще поймают».
«Это все пьяницы, дураки и трусы. Стоит такому попасть – потянет всех остальных».
«Сколько заплатите за работу?»
«Я уже говорила».
«Ну что ж – тогда собирайте вещички и заодно напишите завещание».
Скрипнул стул. Пауза.
«А какие гарантии?» – хрипло выдавила Зале.
«Векселей не выдаю. Но сам заинтересован не влипнуть».
«Сколько вы хотите?» – спросила Зале нетерпеливо и взволнованно.
«Десять тысяч за пленку, десять за Зиедкалнс. Из них пять заплачу сам за свою ошибку. С вас – пятнадцать», – хладнокровно объявил Лубенс.
«Двен адцать!»
«Не будем торговаться. Сделка для вас выгодна. Окупится за год».
Запись кончилась. Розниекс выключил магнитофон. Глаза Эдит сверкали, словно она только что посмотрела фильм ужасов и не могла еще вернуться к действительности. Лубенс поежился.
– Кто это записал? – спросил он негромко, чтобы скрыть дрожь в голосе.
Розниекс вынул из стола пачку «Риги», открыл, предложил присутствующим, закурил сам. Стабиньш удивленно поднял брови.
– Записала Зале, – ответил следователь, неумело выпустив дым. – Это был ее последний шанс, как говорят, последняя индульгенция – гарантия на случай, если вы решите утопить ее, чтобы вывернуться самим.