Последняя из своего рода (Том 2)
Шрифт:
Тому, кого вы знали под именем Ольфа, не повезло оказаться единственным живым внуком–полукровкой их недавно погибшего шеннайшты. Это… На нашем языке самым близким аналогом будет король–жрец. Чистокровный дженнай не позволит памяти предка завладеть своим разумом, а вот полукровки — легкая добыча. Но память предка так просто не проснется, для этого нужен ряд условий, самым главным из которых является сотворение рунной магии поблизости от означенного полукровки. Дженнай бы с удовольствием сделали это сами, явившись в Город–на–Перекрестке, где жил Ольф, если бы смогли пройти мимо
Рассказывая мне о вашем путешествии, вы упомянули о странном магическом откате, случившемся после того, как вы создали руну сна — вторую руну за все ваше пребывание в Лабиринте. Так вот, первая руна, убившая отступников, пробудила в Ольфе дженнай. Вторая руна напитала этого дженнай Силой, а потом эту Силу он продолжал пить из вас и дальше — именно в том была причина вашей необъяснимой слабости. Но то пробуждение было лишь частичным, по–настоящему дженнай завладел телом полукровки только тогда, когда он попробовал кровь Твари Бездны — впрочем, это вы знаете и сами.
— Но если дженнай не могут попасть в Лабиринт, как там оказалась мать Ольфа?
— Ее там никогда и не было. Некоторые Волки, из их Старших, знают пути во внешний — наш — мир. А там — случайная встреча, короткий роман, а потом, спустя должно время — неожиданное для кавалера последствие в виде курлыкающего свертка. Отец Ольфа принес сына в Лабиринт из внешнего мира.
— И Хранитель пропустил? Духи Храма пропустили полукровку дженнай?
Дракон остановился и бросил на меня странный взгляд:
— На младенцах нет грехов, принцесса, даже на младенцах дженнай. У духов не было причин мстить ребенку.
— Когда вы сжигали мою столицу, там горели и дети!
— На младенцах грехов нет, — он пожал плечами, не потревоженный моими словами, — на мне есть.
Сглотнув, я отвела взгляд, заставляя себя не думать, не вспоминать…
Когда мы вышли на последний пролет лестницы, я задала последний вопрос.
— Когда дженнай сможет построить этот мост?
— Когда я прикажу, — Карос пожал плечами. — Однако сами поиски могут занять много времени, в вашем положении это нежелательно. Кроме того, вы можете и вовсе не вернуться.
Я коснулась своего живота — все еще плоского. Верно. Карос был прав — я не могла покинуть свое тело, пока ребенок не родился.
— Полтора года, — сказала, глядя на него. — Я буду готова через полтора года. Но проживет ли Мервин так долго?
— Да, — уверенно ответил Дракон. — Я позабочусь об этом.
Глава 9
Последний день.
Сегодня на закате я спущусь в подземный зал и лягу на каменное ложе рядом с Мервином. Карос приведет дженнай, и тот построит мост, чтобы моя душа смогла повторить путь, совершенный таиртом. Когда это случится, Дракон погрузит мое тело в такой же сон, в котором покоится тело Мервина, и привяжет Нити магии напрямую к Источнику.
Что будет ждать на той стороне? На что окажется похож тот мир? Сколько времени потребуется, чтобы найти Мервина?
Только будущее ответит.
Ребенок, отчаянно плакавший, наконец заснул. Еще не умея говорить, он чувствовал мой грядущий уход и страшился его. Родился сын, и, как и предрекал Камир, в нем куда больше от Шоралл, чем от ан-Тоэль. Наши светлые волосы, наши черты лица, наша фамильная магия. Уже сейчас я могла сказать — он вырастет в сильного мага. От отца я видела в нем только глаза — глубокие, черные, где зрачок невозможно отличить от радужной оболочки. Возможно, впрочем, что он унаследовал и Темную магию Мервина — у моего эль–эро этот дар пробудился только в пятнадцать лет.
Первый год в жизни эль–туань присутствие матери необходимо — чтобы правильно соединились Нити, чтобы магическая связь со стихиями сформировалась как нужно. Сироты, с рождения лишенные материнской заботы, никогда не вырастут в сильных магов, не смогут полноценно развить свой дар. Первый год в жизни своего ребенка я провела с ним — и только Властелин знал, как больно это было, когда, день за днем, по кусочку умирала душа, лишенная поддержки эль–эро, а мне нужно было продолжать жить.
Я провела ладонью по голове сына, поцеловала его маленькое тельце. Я знала, что он не проснется — я не поскупилась на Силу в наведенном сне. Покидать его было больно, но остаться дольше я тоже была не в силах.
Керьен — я сама выбрала сыну имя. Почему мы никогда не говорили с Мервином о том, как назвать ребенка? Казалось, впереди еще столько времени…
Керьен Шоралл? Керьен ан-Тоэль? Пусть — если мы не вернемся — он выберет это сам.
Последний день.
Вчера с ребенком на руках я была на прощальной службе в храме Властелина, том самом, где Мервин удерживал щиты. В глазах многих, смотревших на меня, я видела слезы. О чем они думали, глядя на последнюю из рода Шоралл? Чем была я для них — живой женщиной или символом славного прошлого? Хотя имело ли это значение? Главное другое — они приняли нашего с Мервином ребенка, на него не ляжет тень предательства, совершенного отцом.
Все искуплено.
Весь последний год я писала историю своей жизни — если мы не вернемся, хотя бы ее я оставлю своему ребенку. Ее — и мир, где ради его родителей его будут любить, а не ненавидеть.
Скоро появится Тор, чтобы забрать племянника — кузен обещал заботиться о ребенке, пока мы с Мервином не вернемся. Тор не сказал «если» — но мы оба понимали, что и это тоже возможно.
Даже Карос не знал, сколько времени у меня будет на поиски. Несколько лет? Десятилетий? Даже погруженные в стасис, с Нитями, соединенными с Источником, наши тела начнут умирать. Когда редкое биение сердец прекратится? Успею ли я до того?
Я посмотрела в окно — еще немного, и солнце коснется кромки горизонта. Тогда я в последний раз пройду по безлюдному тихому замку, где зачарованные головы каменных грифонов будут поворачиваться мне вслед. Где, шагая, я буду слышать лишь себя — и тишину. В подземелье я в последний раз посмотрю на Мервина, коснусь его лица рукой, поцелую неподвижные губы и лягу рядом.
Последний день.
Последний закат.
Пора.