Последняя любовь президента
Шрифт:
157
Киев. 1 Мая 1992 года.
– Все на хер! – весело выкрикивает Жора, расхаживая бодрым возбужденным шагом по залу клуба-ресторана. – Послезавтра придут новые владельцы! А нам, молодым, пора идти дальше!
Я смотрю на него и пытаюсь понять: что он вкладывает в понятие «молодой»? Этот пятидесятилетний с седыми висками, с двойным подбородком, доставшимися в наследство от бурной комсомольской юности, дряблыми щеками, что особенно заметно, когда он, выбритый до состояния только что отлакированного паркета, наклоняется? Кто здесь «молодой»? Ну я еще могу считать себя молодым. Да и считаю. Но молча. Потому что это качество преходящее,
– Слушай, – останавливаю я Жору Степановича.
Он тормозит свой разгоряченный взгляд на моем лице.
– Нехорошо, – говорит он. – Все-таки я старше тебя лет на пятнадцать – двадцать, я.
Он подыскивает слова, чтобы подчеркнуть разницу между своим статусом и моим. Только ведь нет у меня статуса. Зато я на самом деле «молодой».
– Ты хоть иногда называй меня по имени-отчеству, – говорит он. – При посторонних обязательно!
– Хорошо, Жора Степанович, – усмехаюсь я.
У меня игривое настроение. Я легко прощаюсь с этим клубом-рестораном. Я вообще легко прощаюсь со страницами своей биографии. Особенно, если они ничего ценного в нее, мою биографию, не привнесли.
Жора подходит к холодильнику. Лениво открывает и заглядывает внутрь.
– О! – восклицает он.
Я тоже заглядываю туда через его плечо. И вижу массу еды. И знаю, что в морозильной части еще есть пара килограммов филе ягненка, и цыплята, и рыба.
А Жора Сепанович застыл, думает. Я знаю, о чем он думает. Ему жалко, что вся эта снедь пройдет «мимо праздника». И еще я знаю, что и его комсомольские праздники с девочками и кострами, с ночлегами в «санаториях выходного дня» тоже уже закончились. И не повторятся в своей первозданной легкости и красе. Все будет по-другому. И я пытаюсь представить себе, как веселятся обрюзгшие, усталые, постаревшие комсомольцы. Какие девочки к ним приходят? Тоже постаревшие? Нет, вряд ли. Постаревших они не позовут. А новые красавицы не будут такими легкими и задорными, как до революции-невидимки 1991 года.
– Георгий Степанович! – окликаю я его.
Он удивленно оглядывается.
– А можно я с этими продуктами маленький праздник организую. Для своей семьи. Мы тут все и приготовим, и уберем сами. Ну что-то вроде премии за хорошую службу.
– Кому? Тебе премию? – ехидно спрашивает он, но выражение его лица внезапно меняется. Он что-то прикидывает, задумчиво забрасывая взгляд на потолок, на пыльные плафоны светильников. – А чего? – вдруг пожимает плечами. – Давай, чтобы завтра все сожрал! Я тоже, может, подойду. Сам готовить будешь?
– Вместе с мамой, – говорю я, представляя, как обрадуется мать такому предложению. Как раз в стиле ее практичного подхода к жизни. Ведь цена еды не входит в стоимость холодильника!
158
Киев. Ноябрь 2004 года.
Уже третий раз, специально приходя попозже с работы домой, я застаю одну и ту же картину. За столом в гостиной сидят Светлана и Жанна. Пьют чай с коньяком. Молчат. Я здороваюсь и ухожу в свой кабинет. Садиться к ним за стол не хочется. Помолчать я могу и сам. В кабинете я сразу по возвращении из Цюриха оборудовал себе временную спальню. Тут у меня диванчик справа от письменного стола и напротив книжного шкафа. Я завариваю себе мятный чай – и чего это ко мне привязался этот мятный аромат?
Сажусь за свой стол, вытаскиваю из портфеля принесенные с работы бумаги и лениво просматриваю их. Но внимание мое не задерживается на этих рабочих записках. Внимание мое где-то там – между кабинетом и столом в гостиной, где-то в коридоре, по которому надо пройти, чтобы попасть из гостиной сюда. Дверь в кабинет я оставил приоткрытой. Вчера и позавчера, когда я ходил в ванную чистить зубы и умываться перед сном, Светлана и Жанна все еще сидели
В первый вечер я остановился на мгновение возле Жанны и принюхался. Меня вдруг удивило отсутствие в воздухе запаха ее излюбленных духов. Воздух был стерилен, он не имел никакого запаха, и я, пожав плечами, в недоумении ушел на кухню. И вот уже третий вечер Жанна сидит у нас. И третий вечер от нее не исходит тот, знакомый мне, провоцирующий внимание аромат. Может, у нее просто кончились духи?
Около одиннадцати я чувствую усталость. Пора спать. За окном мерзкая осенняя изморось и холод. Я, наверное, только двадцать секунд пробыл вечером на улице – пока выходил из машины и заходил в парадное, – но эта неприятная погода словно сразила меня наповал. Кожей я ощутил холодную болотную влажность. Хоть бы быстрее зима, подумал я.
Светлана и Жанна снова сидят и плачут. Плачут негромко, прильнув друг к другу. Бутылка коньяка «Коктебель» уже пуста. Правда, это была маленькая бутылка, скорее, бутылочка. Я прохожу мимо них в ванную комнату, потом обратно. На меня – ноль внимания.
Интересно, а когда Жанна уходит домой? Или она ночует тоже у нас?
Вряд ли. Утром же я ее не вижу. А сплю я чутко и дверь в кабинет-спальню оставляю приоткрытой. На всякий случай. Меня очень беспокоит Светлана, но что-то останавливает меня от возвращения в нашу общую спальню. Я, наверно, смог бы просто спать рядом с ней. Но бывают моменты во сне, когда героем сновидения становится женщина, спящая рядом. И ты ее обнимаешь и любишь во сне, перед тем как проснуться и обнять ее наяву. Нет, я ее обнимаю и сейчас. По утрам, когда ухожу на работу. Но это объятия сочувствия, а не страсти или любви. Должно пройти время. Она перестанет плакать, и тогда прежние страсть и желания оживут и напомнят о себе. Пока же даже в ее взглядах в мою сторону я вижу то чувство вины, то осторожность.
Я купил себе гуманный будильник. Он не звенит, а попискивает. В семь утра я уже набрасываю халат, завариваю кофе. Заглядываю в спальню. Светлана спит на животе. Ее голова накрыта подушкой. Одна рука протянута на другую сторону широкой кровати, туда, где раньше спал я. Может, я ей снился? И она искала меня во сне?
Я тихонько прикрываю дверь. Пускай спит.
Сегодня я уйду пораньше. Шоферу я сказал приехать без четверти восемь. Шофер у меня сложноватый. Еще никогда у меня не было шофера с отчеством, а тут сразу – Виктор Андреевич. А как можно наладить отношения с таким шофером? Да никак! Будь он Вася или Петя, можно было бы по дороге и пошутить, и анекдоты новые рассказать и послушать. А с Виктором Андреевичем, у которого и костюм не хуже моего, шутить не хочется.
Вот и едем мы с ним молча с бульвара Леси Украинки на Банковую. Час пик еще впереди, машин мало. И я радуюсь, что уже минут через десять оставлю шофера в машине и зайду в парадное своего нового места службы, зайду в свой кабинет, который я уже начал потихоньку обживать.
159
Крым. Форос. Госдача. 1 января 2016 года. Ночь.
Вертолет с художником и картинами приземлился около полуночи.
Майя уже отдыхала, и будить ее мне не хотелось. Мое теплое чувство к ней начало понемногу остывать. Близость не принесла радости. Скорее, наоборот. Близость открыла ее мне полностью, и теперь у меня не осталось ни малейшей иллюзии относительно Майи. Эта женщина, переставшая быть загадкой, утратила в моих глазах и чувствах свою былую привлекательность. Я мог бы «нарезать» салат из тех ее слов и движений, которые уничтожили ее милый образ в моем сердце. Но зачем? Умерла так умерла, как в старом анекдоте про тещу. Впрочем, и не умерла вовсе. Просто оказалась обычной. Из таких вырастают капризные старушки для сказок о золотой рыбке. Поэтому искусством и общением с художником я буду наслаждаться сам, без нее.