Последняя ночь майора Виноградова
Шрифт:
Впрочем, пауза не затянулась.
Милиция привычно списала в архив никому не интересный материал по факту скоропостижной смерти гражданки Лукашенко.
Разумеется, без возбуждения уголовного дела.
Почти сразу же молодой, но предусмотрительный негодяй забрал его к себе на прокурорскую проверку — в числе множества других «отказников» уголовного розыска.
На всякий случай…
И эта мера предосторожности себя оправдала.
Не прошло и недели, как в кабинет на втором этаже грандиозного здания прокуратуры постучался
— Вы ко мне?
— Да. Насчет дочки…
Выглядел посетитель значительно старше указанного в паспорте возраста, одет был плохо и даже по нынешним меркам бедно. К тому же — запах нестираного белья и сухие глаза, покрытые мелкой сеточкой лопнувших кровеносных сосудов.
— Присаживайтесь, Иван… э-э?
— Иван Тарасович. — Своеобразный российско-украинский говорок лучше всяческих документов выдавал в нем уроженца и жителя черноземного приграничья.
— Чем могу помочь?
— Мне казалы, шо вы зараз расследуете дило об убийстве Олеси?
— О смерти, — осторожно поправил посетителя помощник прокурора. — Пока нет оснований полагать, что…
— Об убийстве, — с неожиданной твердостью повторил Иван Тарасович.
— Вот как? Слушаю! Может, чайку?
Поначалу посетитель выглядел настороженным. Но серебряные погоны и неподдельная человечность молодого помощника прокурора быстро сломали между ними присущий всем бывшим гражданам СССР ледок недоверия к представителям власти.
А под самый конец разговора Лукашенко достал откуда-то из-за пазухи упакованную в газеты и полиэтилен папку.
— Це — вам!
— Что это такое? — поднял брови хозяин кабинета. Он был с детства довольно брезглив, а пакет оказался немного влажен и хранил в себе тепло чужого немытого тела.
— Дочка-покойница наказала: если что, передай в надежные руки.
— А что это?
— Якись бумаги… Вона казала — дорогого стоять!
— Спасибо, Иван Тарасович, — с чувством поблагодарил молодой человек. — Итак? Может, еще чайку?
До того, как они на прощание пожали друг другу руки, помощник прокурора узнал от посетителя массу полезных и важных вещей.
Во-первых, о том, что сам Лукашенко-старший в пакет не заглядывал. И что покойная Олеся давно уж с отцом особо не откровенничала — а когда уехала в Петербург учиться, так и вообще.
Потому что пил Иван Тарасович — вот беда!
Пил и раньше, не больше других, но с тех пор, как умерла жена, сорвало его с тормозов окончательно: без работы остался, один-одинешенек, даже телевизор отнес на барахолку…
Последний раз вернулась Олеся в родной городок неожиданно. Какая-то нервная, злая — и без денег почти.
Целыми днями сидела дома — только и выходила, что в магазин, да на почту, звонить по междугородному… Привела потихоньку в порядок квартиру, за отца принялась. Поначалу ругань стояла, крики… Не без этого! Но постепенно, холодными пустыми вечерами, начало восстанавливаться между ними то далекое, утраченное много лет назад чувство родственной близости.
— Жаль, не успел! — всхлипнул на половине фразы Иван Тарасович.
— Да вы попейте водички-то… — кинулся к посетителю помощник прокурора.
Но тот уже справился с собой и продолжил.
Деньги появились в доме как-то внезапно. Отец даже не понял — откуда, сколько… Но очень много.
Поначалу на все расспросы Олеся отвечала то шуткой, то грубостью — и только злая смешинка угадывалась в уголках ее красивых южнорусских глаз.
Потом, так же внезапно, как приехала, засобиралась обратно, в Петербург: дескать, хорошенького понемножку. Каникулы кончились, пора за дело приниматься!
А перед самым отъездом, в последний уже вечер, когда оба уже изрядно выпили на дорожку, Олеся расплакалась. Проклинала все какого-то первопечатника, мафию книжную, иностранцев и жизнь свою, сломанную навсегда.
К сожалению, в полупьяном сознании Лукашенко-старшего мало что осталось от их последнего разговора. Твердо он понял только одно — дочь боится. Боится какого-то Андрея Марковича, который может все и второй раз уже не простит.
И надо было бы отцу остановить ее, не пустить, но…
— Не казните себя, — успокоил посетителя молодой человек в серебряных погонах. — Итак, а это? — Он показал на полиэтиленовый пакет перед собой.
— Это она тогда и оставила. Чтобы, дескать, отдал в надежные руки, если что случится.
— А если бы не случилось?
— Тогда, сказала, пришлет из Питера телеграмму. И велит, что делать.
…Ивана Тарасовича собирались убить еще на вокзале. Но не успели — это только в дурных детективах просто, а по-настоящему подготовка и организация мероприятий подобного рода требует массы времени и затрат.
Поэтому его перехватили только в поезде — скором, фирменном, но таком же грязном и громыхающем, как весь доставшийся странам Содружества по наследству вагонный парк. Организовали случайное знакомство: тамбур, сигаретка, по сто пятьдесят граммчиков. Потом еще по соточке, потом еще… На всякий случай, прежде чем выкинуть на ходу под насыпь, Ивану Тарасовичу проломили голову.
— Все в порядке? — полюбопытствовал у вернувшихся из «командировки» сотрудников начальник Службы безопасности.
— Нет проблем! — доложили специалисты.
И только значительно позже всем им пришлось убедиться, что это не так.
Но тогда казалось — все уже позади.
Документы, которыми пыталась шантажировать господина Удальцова бывшая издательская «секретутка», вернулись к их законным владельцам. Сама неудачливая провинциалка скоропостижно скончалась в гостиничном номере — и ни замотанный заявлениями уголовный розыск, ни надзирающая за ним прокуратура не усмотрели в этом огорчительном факте ничего, кроме несчастного случая. А вслед за дочерью в мир иной отправился и ее непутевый отец: видимо, выпал в обычном своем пьяном безобразии под колеса поезда.