Последняя ночь у Извилистой реки
Шрифт:
Глядя на тягач, Доминик опять подумал о пожаре. Если поселок сгорит, «ломбард» – это все, что останется от Извилистого. А пока что, к немалому удивлению повара, на широком переднем сиденье спали мертвецки пьяные братья Бодетт. Должно быть, их выперли из танцзала и они избрали себе пристанищем «ломбард».
Заметив братьев, Доминик замедлил свои хромые шаги, однако Пам, тоже увидевшая их, и не подумала останавливаться.
– Идем. Они не замерзнут. Сейчас не так холодно, – сказала Норма Шесть.
Возле соседнего бара несколько человек наблюдали за дракой, которая никак не могла начаться. Эрл Динсмор и один из близняшек Бибов ухлопали все силы на переругивание,
– Да это Стряпун с Нормой Шесть, – заметил Лафлёр по кличке Беспалый.
– Удивительно, что ты сумел нас отличить, – бросила ему Пам, отпихивая с дороги.
Наконец повар и Пам добрались до барачных строений поновее. В этих, с позволения сказать, «гостиницах» жили водители лесовозов и мотористы. По словам Кетчума, любой подрядчик, который строит в северном Нью-Гэмпшире двухэтажный дом с плоской крышей, – полный идиот. Кто-то (а может, ветер) распахнул дверь танцзала, и вслед им понесся страдающий голос Перри Комо [18] , исполняющего «Don’t Let the Stars Get in Your Eyes» [19] .
18
Перри Комо (1912–2001) – известный американский певец итальянского происхождения.
19
Сентиментальная песня в жанре баллады (примерный перевод названия – «Пусть звезды не светят в твои глаза»). Написана в 1952 г. американским музыкантом и шоуменом Слимом Уиллетом (1919–1966).
Пам схватила повара за рукав и втащила в ближайший подъезд.
– Осторожнее, Стряпун. Предпоследней ступеньки нет, – сообщила она, ведя его к лестнице.
Доминику всегда было трудно подниматься по лестнице. Здесь он и не собирался поспевать за Нормой Шесть. Предпоследняя ступенька действительно отсутствовала. Повар качнулся и, чтобы не упасть, уткнулся в широкую спину Пам. Норма Шесть обернулась, подхватила его под обе руки и перенесла на последнюю ступеньку. Там его нос уперся ей в ключицу. От Пам исходил какой-то женский запах: духи или что-то вроде этого, но его перебивали мужские запахи Кетчума, въевшиеся в шерстяную фланель.
Музыка из танцзала на втором этаже звучала не тише, а громче. Патти Пейдж [20] вдохновенно спрашивала: «How Much Is That Doggie in the Window?» [21] «Неудивительно, что теперь там не танцуют», – подумал Доминик.
Норма Шесть плечом распахнула дверь квартиры и втолкнула повара внутрь.
– До чего я ненавижу эту поганую песенку, – сказала она. – Эй, Кетчум!
Ответа не было. К счастью, сквозь закрытую дверь Патти Пейдж было уже не пробиться.
20
Патти
21
Сентиментальная любовная песенка (примерный перевод названия «Почем этот песик в витрине?»). Написана американским композитором и сценаристом Бобом Мерриллом (1921–1998).
Повар не понимал, где кончается кухня и начинается жилая комната. В пространстве, куда они вошли, разбросанные кастрюли, сковородки и бутылки постепенно сменялись разбросанными предметами женского туалета, устилавшими путь к громадной кровати с измятыми простынями. Единственным источником освещения служил… зеленоватый аквариум. Кто бы мог подумать, что Пам нравятся аквариумные рыбки? Правда, рыбок Доминик не увидел. Возможно, они попрятались среди густых водорослей. А может, Норма Шесть обожала именно водоросли.
Обойти эту гигантскую кровать было непросто даже человеку со здоровыми ногами. Пробираясь к ванной комнате, повар заметил странную деталь. До сих пор он был искренне уверен, что Норма Шесть собиралась в спешке и не стала тратить время на поиски лифчика. Однако он заметил целых три валявшихся лифчика, и, как бы ни торопилась Пам, все они были в пределах досягаемости.
Норма Шесть просунула руку под заимствованную рубашку и почесала грудь. У Доминика не появилось и тени подозрения, что она предлагает себя или пытается с ним флиртовать. Это было бы такой же неожиданностью, как ее недавняя расправа с Чарли Клафом и Эрлом Динсмором. Повар знал: если бы Пам предлагала себя, она бы сделала это прямо и без намеков. Например, потрогала бы себя за грудь или вообще расстегнула рубашку. Наверное, от шерсти, надетой на голое тело, у нее просто зачесалась кожа.
Кетчума они нашли на унитазе. Гипсовая повязка крепко прижимала к бедру книгу в мягком переплете. Его колени были широко расставлены. По воде в унитазе плавали красноватые разводы, словно Кетчум медленно умирал от потери крови.
– У него внутреннее кровотечение! – испуганно воскликнула Норма Шесть.
Но повар сразу догадался: Кетчум уронил в горшок ручку с красными чернилами, которой обводил слова в книге.
– Уходя, я спустила воду, – несколько раз повторила Пам.
Доминик молча закатал рукав, просунул руку между колен Кетчума и вытащил ручку. Затем он спустил воду, ополоснул в раковине руки и злополучную ручку и вытер полотенцем.
Только сейчас повар заметил у Кетчума эрекцию. Доминик всегда так истово надеялся, что судьба убережет его от этого зрелища: должно быть, потому он не сразу и обратил внимание на очевидный факт. Пам заметила очевидный факт намного раньше.
– Ну и зачем это ему здесь? – вопрошала она, просовывая руки Кетчума себе под мышки.
Ей лишь удалось избавить его от скрюченной позы. В одиночку Норме Шесть было не дотащить Кетчума до кровати.
– Стряпун, бери его за ноги. Вдвоем, надеюсь, дотащим, – сказала Пам.
Книга соскользнула с ноги и едва не повторила путь ручки. Это был «Идиот» Достоевского. Повар удивился. Он вполне понимал, что, сидя с такой книгой на унитазе, можно вырубиться. Но он никак не мог вообразить Норму Шесть, вслух читающей Кетчуму «Идиота» на громадной кровати, залитой зеленоватым светом. Доминик инстинктивно пробормотал название романа. Норма Шесть восприняла это по-своему.
– Можешь не говорить мне, что он идиот. Сама знаю.
Кое-как им все же удалось выволочь Кетчума. Он ударился головой о дверную ручку. Левая рука с гипсовой повязкой волочилась по полу.