Последняя ночь
Шрифт:
Выяснилось, что та действительно училась с Олесей Лукашенко в одной школе, только была немного старше. Она первой уехала из степного захолустья в Питер, устроилась в издательство господина Удальцова, а потом сманила вслед за собой и несовершеннолетнюю подружку. Обе уверяли родителей, что учатся в библиотечном техникуме, а на самом деле «обслуживали» по баням и снятым для этих целей квартирам начальство «Первопечатника» и зарубежных гостей.
Потом, после какой-то скандальной истории с пропавшими документами, обе девицы оказались за порогом. Татьяне удалось зацепиться за место
Некоторое время Татьяна об Олесе ничего не слышала, но как-то прошедшей осенью к ней в коммуналку заявились недовольные ребята из Службы безопасности во главе с самим Андреем Марковичем.
Посетители заставили девушку пережить несколько не самых лучших часов, ничего не объясняя, а только спрашивая. Было очень — и очень! — больно… Но в конце концов, убедившись, что она и вправду знает о Лукашенко совсем немного, ей велели держать язык за зубами и сообщить, как только беглянка подаст о себе весть.
А буквально на следующей неделе Олеся действительно позвонила по междугороднему телефону в гостиницу. Сообщила, что приезжает, попросила забронировать номер…
Татьяна никому не могла отказать — ни подруге, ни людям из «Первопечатника». Узнав о предполагаемом визите интересующей персоны, господин Удальцов поблагодарил перепуганную до полусмерти девушку и посоветовал дождаться гостей от него.
Гости появились за несколько часов до конца смены — двое симпатичных молодых людей с прибалтийским акцентом и запоминающимися лицами. Они привезли бывшей сотруднице издательства некоторую сумму в качестве премии за своевременную информацию, а также выразили желание поселиться в «Рубеже», в номере, соседнем с тем, который предназначался Лукашенко.
Разве откажешь? Вот и Татьяна не устояла.
Сделала все, как просили, ушла домой — и всю ночь провалялась без сна. Представляла, как сменщица выдает Олесе ключи, как та поднимается в лифте на третий этаж, как ложится, ни о чем не подозревая…
В конце концов не вынесла: встала, прошла по холодному коридору мимо притихших дверей и кухонных запахов, а затем почему-то на ощупь, не зажигая света, сняла трубку общественного телефона:
— Алле?
Кое-чему она за время работы в «Первопечатнике» научилась. Прямо звонить не стала: набрала сначала восьмерку, потом код Санкт-Петербурга и только после этого — номер нужного абонента в гостинице. Получилось, как будто звонят откуда-то по «межгороду». — Алле!
Длинные, пронзительные гудки следовали один за другим — сначала Татьяна мысленно торопила их, потом зачем-то считала, потом сбилась…
Лукашенко так и не подошла, и девушка нажала на рычаг — буквально за мгновение до того, как ночная горничная вошла в номер. Татьяна не помнила, как вернулась к себе и обрушилась в черное марево сна.
А на следующий день уже вместе со всеми узнала о случившемся.
В каком-то оцепенении она пережила милицейскую суету, умудрилась даже скрыть от посторонних глаз свое давнее знакомство с убитым горем отцом покойной подруги — впрочем, особых стараний это и не потребовало… Но потом запила, опустилась до неприличия и при следующей реорганизации гостиничного хозяйства была без сожалений уволена новыми хозяевами.
Нечаев нашел ее почти случайно — в каком-то грязном мясном ларьке неподалеку от станции метро «Ладожская»… — Да, дёла-а!
Разумеется, многое из того, что так отчетливо и подробно представил себе Виноградов, не уместилось в нескладных, но искренних строчках прочитанного письма.
Однако опыт оперативника и умение расшифровывать эмоциональный фон событий позволили Владимиру Александровичу в общем-то безошибочно восстановить хронологию и причинно-следственные связи.
Картинка получалась жутковатая…
Адвокат в очередной раз перечитал послание Дениса. Убедился, что содержание его намертво закрепилось в соответствующих ячейках памяти, встал и прошел к пассажирскому туалету по правому борту.
Там он достаточно шумно справил нужду и вместе с продуктами своей жизнедеятельности спустил в лабиринты фановых труб мелко разорванные останки письма.
Вернулся на место — за мутными стеклами иллюминатора уже показались финские берега…
Люди из полицейской «наружки», которые плотно опекали Виноградова в рейсе, не получили задания откорректировать поведение «объекта» с целью изъятия корреспонденции. На каком-то этапе это еще вполне можно было сделать — открыто или зашифрованно, однако теперь они только с досадой фиксировали его действия в сводке негласного наблюдения.
Владимир Александрович не знал точно, как выглядят легендарные «три тополя на Плющихе» — он даже фильм с этим ставшим уже нарицательным названием не удосужился посмотреть. Однако сразу же почему-то решил, что оно полностью соответствует собирательному образу тех, кто встречал Виноградова на набережной города-порта Хельсинки.
Господин Уго Тоом был мужчина крупный, высокий и бледный от нездорового образа жизни. Шляпа и кожаный плащ делали его похожим на гениального сыщика из послевоенных дешевых комиксов.
Рядом с коллегой стоял до смешного похожий на него представитель финской контрразведки — такой же массивный, тяжелый и широкоплечий. Во всей позе этого человека читалась непоколебимая уверенность в собственной правоте и основанном на ней праве принимать решения.
Замерший с подобающим выражением на лице третий «тополь» не достиг еще начальственного возраста и габаритов — он даже стоял несколько позади и в сторонке.
Адвокат приветственно поднял руку и чуть было не поскользнулся на металлическом трапе:
— Перк-коле!
Он мог чертыхнуться и по-русски, но язык Владимира Александровича сам собой выплюнул под ноги именно местное неприличное ругательство.
С погодой опять не везло — столица Финляндии от соборного купола до последнего камушка мостовых вымокла и продрогла на осеннем ветру.
— Здравствуйте! — Это было второе слово адвоката после выхода с судна и выполнения нехитрых таможенно-пограничных формальностей.
— Здравствуйте, — на правах старого знакомого, протянул руку Уго Тоом и представил коллегу: