Последняя охота
Шрифт:
«Ну, потрох, паскуда облезлая! Как пахан на сходку кентов собирает, забивает им стрелку в глуши проклятой. Иль разборку чинить собралась?» Влас вздрогнул. С другой сопки откликнулась вторая рысь. Голос хриплый, шипящий. Так похоже на перебранку котов, но Меченый вспомнил недавние слова Федора: «Рыси по зиме кричат. Свои свадьбы у них по холодам. Чем крепче мороз, тем жарче гульбище. Этого бояться не стоит. У природы всякому свое время отведено. Плохо, когда орут они под весну, возле жилья человеческого. Да еще ни одна, а две или три. Тогда жди беды. Быть покойнику в том месте.
«Чертовщина какая-то! Бред! Запоздала та кошка, вот и зовет кота поспешить. Покуда не все упущено, — поспешил уйти с крыльца. — Эх-х! Были б ксивы. Наколол бы лягавого на перо и оторвался отсюда, пока ночь на дворе. До утра уже на материке был бы. А кому стукнуло б хватиться мента раньше? Этого я уже не упущу. Садану средь ночи. Мне без того в «малину» не возникнуть, да и за себя пора ему засадить».
Влас услышал тихий голос Михаила, разговаривавшего с кем-то. Меченому даже не поверилось. Он подошел к перегородке, ткнул пальцем в тряпку, та выскочила из дыры, и он услышал:
— Ты прости меня. Я не знал, не думал, что любишь.
«Кого это он заклеил на ночь?» — попытался заглянуть в комнату через дырку. Но мешала темнота.
— Не торопи. Я сам скажу, когда определюсь. Решиться нужно. Не обижайся. Я — не Влас, не умею врать.
«Лягавый пиздюк! Даже с бабой меня лажаешь, хорек!» — взвился Меченый. Ему очень захотелось узнать, с кем воркует Смирнов, но влететь к соседу средь ночи не решился. Влас слушал, какая баба подаст голос.
— Родная моя! Самая лучшая!
«Во, заливается! Небось Полинку уломал на ночь. Другие ему не по зубам», — хихикал Влас.
— Я тебя всю жизнь ждал…
«А нашарил под жопой у медведя», — добавляет Меченый, но Михаил не слышит.
— Я за тобой через любую пургу пройду…
«Ну и хмырило! За спиной бабы прячась, он похиляет через пургу! Гнилой фраер! Зачем мужиком родился? Стоп! А при чем в пурге Полипа? Она дома была! Неужели этот старый пес Вальку подмял?» — подставил ухо к самой дыре, но оттуда лишь Смирнов бубнит.
— Мне надо поехать. Я вернусь к тебе…
Влас грохнул в стенку кулаком:
— Слышь ты, козел! Не мешай спать другим!
Смирнов проснулся. Вскоре он понял, почему его разбудил Влас. Он опять разговаривал во сне. Когда-то его предупреждал Дамир, но Смирнов тогда отмахнулся, хотя на душе остался неприятный осадок. Выходит, кто-то посторонний может узнать многое из сокровенного, личного. И Михаил перешел на другую койку, снова на свое место, на прежнее, а так хотелось на этой спать. Ведь по поверью зэков, кто ляжет на шконку освобожденного, тот скоро сам выйдет на волю.
— На конюшне тебе кемарить, сушеный геморрой! Всю ночь спать не давал! — ругался Влас.
Михаил чувствовал себя виноватым. Весь выходной он слонялся без дела. Ему некуда было деть себя.
Лида с утра ушла в поселок, предупредив местных, что останется на танцы. Больше Михаилу пойти некуда.
«Вот дожил! Даже письмо некому написать. Делать нечего, и времени — куча. Никогда еще такого не случалось. Всю жизнь бегом и всюду опаздывал. Тут же все
Анна сметает снег с крыльца. Всех во двор потянуло. Это и понятно: морозы отпускают. Первая робкая капель появилась.
Михаил радуется приближению весны, он не любит холодов. По теплу, а может, так кажется, даже время идет быстрее.
— Скоро мальков будем выпускать в море, — сказала недавно Лида.
— А как? Отлавливать их в ведра и отвозить в поселок?
— Ну что вы, Миша! Вскроется река, сойдет лед. Мы прочистим русло от наносов и, как только вода в реке согреется, откроем решетки и понемногу начнем выпускать мальков из садков в реку. Сначала из одного, потом из двух. Проверим, когда они появятся в устье, много ли погибнет.
— А разве можно подсчитать, сколько их уйдет в море?
— Приблизительно могу определить.
— Дня за два или три всех выпустим?
— Нет. Так торопиться нельзя. Знаете, у нас в реке водится хариус. Хорошая рыба, редкая, из ценных пород, но я ее не люблю. Она наших мальков ест. Догоняет и глотает, а я не могу такое терпеть.
— Значит, выловить нужно того хариуса!
— Нельзя. Его очень немного. Но мне своих жалко. Вот и увидела, что хариус в теплой воде не столь прожорлив, как в холодной.
— Пока река согреется, август наступит.
— В конце апреля уже все садки будут пустыми. А мы будем готовить их к новой путине, новой жизни…
«Когда ж и меня, как малька, выпустят отсюда?» — подумалось невольно, но вслух ничего не сказал.
Михаил привел в порядок стол и тумбочку. Сложил в пакет все письма, которые получил в зоне и здесь. Их совсем немного, почти все от матери. Но теперь она не напишет. И писем ему ждать уже неоткуда.
«Интересно, как за это время изменился город? Помнят ли меня там? До него так далеко, как мальку до моря. И так близко, потому что он всегда в памяти, всюду со мной». Глянул Смирнов на тайгу. Как изменилась она! Елки сбросили снежные шубы, деревья освободились от снежного плена, потянулись к теплу, к солнцу. У вербы почки вот-вот распустятся. Кое-где с сопок уже бегут в реку тонкие ручейки. И хотя по ночам их сковывает мороз, на следующий день они оживают снова.
Весна… Она приходит в каждую жизнь. Негромко и неотвратимо, меняя все на своем пути. Вон и Влас осмелел. Уже без шапки в дизельную ходит, куртка нараспашку.
«А ведь вылечили его женщины! От такой болезни спасли», — вспомнил Михаил не без зависти. Ему на свою болезнь жаловаться помешала стыдливость.
— Ну что сосед! Греешься? — остановился Влас.
Только открыл рот, чтобы отругать за ночное беспокойство, Смирнов его спросил:
— Ну, как мамаша? Пишет тебе? Просит алименты?