Последняя песнь Акелы-3
Шрифт:
— Бабуля-то? — понятливо кивнула Полина, забавно шмыгая носом. — Как, как… — вспоминая старушкину манеру общения, девушка опасливо покосилась куда-то в угол. — Если честно — без особого пиетета. Как что не по ней, бац — подзатыльник, а то и два…
— Отличная мысль! — оживился мужчина и, словно прикидывая возможный маневр, окинул племянницу долгим взглядом. — А возьму-ка и я сестринский опыт на вооружение…
— Ты? Меня? Бить? — удивленно фыркнула Полина, потешно округлив глаза в притворном испуге. — У тебя — мужчины, — девушка, высмотрев на тарелке с жарким самый аппетитный кусочек, потянулась к нему вилкой, — поднимется рука на меня — женщину?
— Женщину?! — ошарашено прохрипел Чернов, не наигранно хватаясь за сердце. — Ты стала женщиной?
— Ну не мужчиной, это факт, — невнятно буркнула Полина. — Там где меня черти носили, мужчинки не выживали. Как правило.
— Кто этот мерзавец? — ледяным тоном отчеканил Матвей, выразительно разглядывая коллекцию крупнокалиберных штуцеров, развешенную на стенах зала. — Надеюсь, его родня достаточно состоятельна, чтобы обеспечить достойные похороны?
— Ты это сейчас про что? — Полина недоуменно покосилась на дядю, немного подумала и звонко шлепнула себя ладонью по лбу. — Про утраченную невинность? Остынь. Там все на месте и в порядке. Женщина — это в смысле поумненния… умудрения… умудренности… Вот!
— Мудрая женщина, — Чернов облегченно выдохнул и назидательно ткнул пальцем в воздух, — должна формулировать мысли четко, ясно, не допуская двусмысленного их толкования…
— Если без двусмысленности, — поморщилась Полина, презрительно оттопыривая губу, — это уже не женщина, а недоразумение какое-то получается…
— Никакого почтения к старшим, — понимая, что спорить с племянницей бесполезно, Чернов обреченно махнул рукой. — Куда катится этот мир? Вот, помнится, я в твои годы…
— Был просто паинькой, — преувеличенно подобострастно подхватила племянница, окидывая дядю ехидным взглядом. — Тихо-мирно наводил ужас на побережье Сомали. Или ты тогда уже вокруг Мадагаскара шлялся?
— Беседа с тобой — это что-то невообразимое, буквально за пределами моих возможностей, — Чернов подпер голову кулаком и, бесцельно поведя взглядом по сторонам, протянул. — А прикажу-ка я принести розгу подлинней и потоньше….
– погрузившись в грезы, мужчина, прикрыл глаза и мечтательно улыбнулся. — А как принесут — выпорю…
— Странные у вас фантазии, дядюшка, — словно сокрушаясь об упадке нравов, Полина укоризненно взглянула на родственника и покачала головой. — Учитывая ваш почтенный и мой цветущий возраст, подобные экзерсисы будут расценены окружающими не как воспитательный процесс, а как дань уважения произведениям маркиза де Сада…
— Ну и ладно. Померла так померла, — покладисто кивнул ответ Чернов. — Поздно перевоспитывать. — Он пристально, словно увидел впервые, уставился на племянницу. — Изменилась ты, Полинка, сильно изменилась. Два года назад са-а-авсем не такой была. Как вспомню: пигалица — пигалицей. А нынче и манеры другие, и речь как не своя… Понахваталась чужих словечек да привычек… Где и когда успела?..
— С кем поведешься, дядюшка, — девушка нарочито смиренно потупилась, но не удержала и весело фыркнула. — Годфри Де Колэнпрэн когда команду подгоняет, там хоть в трюм прячься, хоть уши затыкай, а один чё… ой… все равно все словечки услышишь.
— Так это что? — пренебрежительно поморщившись, Чернов вопросительно взглянул на племянницу. — Этот сморчок хранцузский тебе манеры попортил?
— Какой же он сморчок, дядя? — непритворно удивилась Полина. — Де Колэнпрэн прославленный капитан, ужас средиземноморья и все такое…
— Молодо-зелено, — шумно втягивая вино сквозь зубы, самодовольно хекнул Чернов. — Это для тебя и сопляков тебе подобных он ужас, а я его и тридцать лет назад как щенка за ухи таскал и сейчас, коль потребность возникнет, оттаскаю.
Полина в очередной раз недоверчиво покосилась на родственника, но от каких-либо комментариев воздержалась. Несмотря на почтенный возраст, рельефной мускулатуре дядюшки могли позавидовать многие молодые, а уж боевому опыту…
— И хоть и молодцом ты, Полинка, — думая о чем-то своем, Чернов перескочил на другую тему, — кровь-то в тебе наша, черновская за версту видна, а один чёрт, не пойму я, за что мне наказание такое: с племяшкой не разговоры разговаривать, а словно с палубным мастером лаяться…
— В таких случаях, — Полина совсем по-девчоночьи забралась на кресло с ногами и состроила умильную рожицу, — Лёша говорил, что я — наказание Господне. За грехи прошлые и будущие. А экстраполируя этот образ на нашей с тобой ситуацию, можно сделать вывод, что подобной манерой общения перед господом ты за юность лихую расплачиваешься.
— Это какой еще Лёша? — раскуривая трубку, подозрительно взглянул на племянницу поверх чубука, словно в прорезь прицела. — Тоже из Колэнпрэновской братии? Или еще чего похлеще?
— Дядя! — оперевшись руками в столешницу, Полина возмущенно уставилась на старшего родственника. — Лёша — это Алексей Пелевин! Местные его Алексом Пелеви обзывают. Я тебе про него уже рассказывала! Это тот самый, что меня и из ямы, и от крокодила спас. И через пол-Африки к тебе тащил, и с английским патрулем мы вместе дрались! Он… вообще он самый лучший! — распаленная девушка чуть замешкалась и, сбавив накал, добавила: — проводник.
— Пелевин… Пелеви, — вспоминая, что и когда слышал об этом человеке, Чернов шумно почесал затылок. — Слыхал я про этого… ухаря. Ничего так, способный вьюноша. Только помнится мне, он где-то в Замбези обитает и в наши края носа не кажет… А чего ж нынче сунулся? И зачем?
— Да не сунулся он! — резонно предполагая, что подозрительно-задумчивый дядюшкин взгляд вкупе с нарочитым повторением Лешиной фамилии может перерасти в не самые приятные для траппера последствия, Полина поспешила с разъяснениями. — Я ж тебе говорю: когда Мерьеза убили, я Лешу наняла!
— А может… — дядя, приняв позу роденовского мыслителя, буравил мрачным взглядом то племянницу, то стену, — может, он то нападение и устроил, чтоб потом к тебе в доверие втереться?..
— Не может, — Полина решительно пристукнула ладонью по столу. — Леша — наш… мой человек и точка. А ежли ты, дядюшка, не дай Бог, — девушка, скорчив кровожадную гримасу, пристально уставилась в глаза Чернову, — чего против него умыслишь…