Последняя песнь Акелы-3
Шрифт:
— Если ты и дальше будешь полировать тракт своим задом, — ехидно обронили кто-то пелевинским голосом, — мы до Претории вовек не доберемся.
Вытянув шею и широко распахнув глаза, девушка уставилась на дорогу и удивленно икнула. Из-за спины бородатого Пелевина на обочину вышагнул еще один, но уже более привычный взгляду, Алексей и протянул ей руку.
«Лица похожие, одежда одинаковая, только один мой, второй рыжий… — судорожно размышляла обомлевшая девушка, переводя затравленный взгляд с одного Пелевина на другого. — Вот только какой из них мой, если всё совпадает, даже заплатка на месте?..»
Уцепившись за последнюю мысль, как голодный за хлебную корку, девушка уставилась на памятную, собственноручно третьего дня наложенную на рукав Лешиной куртки заплату и разочарованно вздохнула. Латка присутствовала, вот только размером была побольше, да стежки на ней мельче и аккуратней.
— Заканчивай глазёнками хлопать и вставай, — безбородый Пелевин рывком поднял Полину с земли и звучными шлепками принялся выбивать пыль из ее одежды. — Знакомьтесь. Поля — это Мартин Ван Зелькирт, Мартин — это Полина.
— Я смотрю, ты хорошо устроился, Алекс, — коротко хохотнул бородач, протягивая девушке заскорузлую, всю в мозолях, ладонь. — Путешествуешь в компании ангела.
— Это не ангел, — огрызнулся Алексей, поведя ладонью перед застывшими глазами Полины. — Это наказание Господне за грехи мои, прошлые и будущие. Больше частью — за будущие.
Осознав, что всё увиденное — не кошмарное видение и не галлюцинация, девушка оттолкнула Пелевинскую руку в сторону и на несколько минут разразилась пространной речью, преимущественно состоящей из возмущенных воплей и разгневанных междометий.
— Поль, ты чего? — удивленно протянул Алексей, изумленно глядя на разошедшуюся девушку. — Раскричалась ни с того, ни с сего, да еще и насквозь непонятно?
— Это табуированная лексика, — мрачно уведомила Полина, тщетно пытаясь самостоятельно выбить пыль из тыльной части брюк. — Акцентирующая, что я пребываю в негодовании и панике.
— Чего-о-о? — изумленно округлил глаза Пелевин и в поисках помощи оглянулся на ничего не понимающего Мартина. — Какая еще лексика? Ты меня по матери послала что ли?
— Мужла-а-ан… — окончательно придя в себя, презрительно фыркнула Полина. — Цинизм ваших помыслов в интерпретации данной концепции, сударь, весьма тривиален, ибо не каждый индивидуум способен трактовать аллюзии в рамках парадоксального мышления.
— Delirium tremens, — окинув девушку демонстративно сожалеющим взглядом, преувеличенно тоскливо вздохнул Пелевин. — Credo, quia verum.* Иди, умойся, грамотейка, да начинай ужин готовить…
Неопределенно фыркнув, Поля сунула маузер за отворот куртки и шагнула вперед. Громоздкая железяка, словно вступив в сговор с насмешниками, воспользовалась отсутствием кобуры и, пребольно стукнувшись в падении о коленку девушки, шмякнулась в пыль. Шипя от возмущения и боли, Полина ухватила оружие за длинный ствол и, намереваясь забросить его подальше, широко размахнулась, но сделать ничего не успела. Пелевин, обменявшись с буром тоскливыми взглядами, сокрушенно покачал головой и, выхватив оружие из рук раздосадованной красотки, легоньким толчком направил девушку к чужому фургону. Бурча под нос что-то нелицеприятное о возомнивших о себе мужланах и нечто весьма хвалебное о суфражистках, девушка прошла несколько шагов и растерянно захлопала глазами В небольшой ложбинке, в нескольких ярдах от дороги, три женщины в серых домотканых платьях споро и без лишней суеты разводили огонь под пузатым котлом. Заметив Полину, та, что постарше, добродушно улыбнулась и, приветливо махнув рукой, произнесла что-то, то ли на африкаанс, то ли по-голландски. Изобразив всем видом, что не понимает ни слова, Поля смущенно развела руками и покаянно шмыгнула носом. Пренебрежительно отмахнувшись, мол, не переживай, голландка легонько обняла Полину за плечи и уверенно повела к костру. А еще через какое-то время, четыре женщины, ни мало не переживая из-за наличия языкового барьера и объясняясь исключительно жестами, весело перемигивались и хохотали, обсуждая достоинства и недостатки своих спутников. Главным образом — недостатки. Правда, когда к костру подошли Пелевин и четверо буров, поведение голландок моментально изменилось: женщины если и открывали рот, то только по делу, об улыбках не было и речи. Полина, недовольная такой переменой, брякнула нехитрую шутку из разряда походных, но улыбнулся ей почему-то только седобородый, патриархального вида, мужик, да Пелевин, оттащив девушку в сторону, злым шепотом устроил ей выволочку.
— Да мы-то недолго воевали, — продолжил свой рассказ Мартин, по окончании нехитрой, но обильной трапезы, — под Талан-Хиллом отметились да на Моддер-ривер постреляли. А после того как Пит Кронье под Магерсфонтейном англичанам навалял, папа, — бур почтительно кивнул в сторону невозмутимо попыхивающего трубкой патриарха, — сказал, что дальше и без нас справятся.
— Ой! — Полина, игнорируя шипение Пелевина, восхищенно всплеснула руками. — Расскажите, а как на Моддер-ривер дело было, а? Такой бой! Все о нем только и говорят! — девушка, отмахнувшись от разинувшего было рот Алекса, умильно уставилась на главу большого семейства. — Из газет много не узнаешь, а тут живые свидетели. Ну, пожалуйста-а-а…
— Да ничего там особенного и не было, — Мартин, дождавшись благосклонного кивка родителя, задумчиво почесал бороду. — Мы, значит, холмы, что на нашем, левом, берегу оседлали и сидим себе, ужин готовим. А Пит с Косом… — заметив недоумение в глазах девушки, бур еще раз почесал бороду и пояснил, — ну генерала наши, Кронье с Де Ла Реем, заместо ужина окопы нас копать погнали. Ну, хотели. А без еды — какая работа? Сидим, значит, кушаем. Марк, младший наш, — рассказчик кивнул на развалившегося на мешках подростка лет пятнадцати, — вон, как сейчас, спать завалился. Но тут дядя Хафкеншид, он тогда фельдкорнетом у нас был, его потом под Магерсфонтейном убили, и папа подошли, а они не генералы, с ними не поспоришь… Ну, откопали мы те траншеи, как по колено вырыли — решили хватит. Папа загнал нас в те ямки и давай камнями кидаться…. У-у-у, — вспомнив подробности, Мартин чуть обижено шмыгнул носом и, презабавно скорчившись, продолжил. — Синяков всем понаставил, мне вообще, вон, прям по черепушке зарядил, а весу в том камешке унций пять, а то и все семь… Но камни — оне, не пули, больно, но не смертельно. Мы вновь за заступы и зарылись, чуть не по брови. Соседи наши, кстати тоже.
— Ну нарыли вы этих, — подбирая слово, Полина покрутила в воздухе кистью, — траншей, а дальше? Дальше-то что?
— А ничего, — игнорируя женское нетерпенье, Мартин неторопливо раскурил трубку и аккуратно положил тлеющую головню в костер. — Соорудили окопы и сидели себе них. Три дня сидели. Только на четвертый англичане подошли, двадцать тысяч человек, с этим, как его, с Митуэном во главе.
— Не двадцать, а тридцать, — не отрывая голову от мешка, лениво зевнул Марк, — а еще пушек они с собой приволокли целую уйму. Стволов если не с полсотни, то, сорок пять-то, уж точно…
— Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что из него источники жизни, — негромко буркнул патриарх и обвел сыновей укоризненным взглядом. — Отвергни от себя лживость уст, и лукавство языка удали от себя. Глаза твои пусть прямо смотрят… Обдумай стезю для ноги твоей, и все пути твои да будут тверды. Не слушай их, девочка, — старый бур, ласково погладил Полину по волосам. — Не со зла врут дети мои, из гордыни… А то грех! — Старик бросил косой взгляд на притихших сыновей и, словно стараясь вбить слова истины им в головы, тягуче произнес, отбивая ритм пальцем. — Не выдумывай лжи на брата твоего, и не делай того же против друга. Не желай говорить какую бы то ни было ложь; ибо повторение ее не послужит ко благу. Англичан там всего-то десять тысяч было, да пушек шестнадцать…
— А вас? — замерев под тяжелой ладонью патриарха, осторожно поинтересовалась Полина. — Вас, сколько было?
— Немало, — старик с превосходством хмыкнул и степенно огладил бороду. — Три тысячи Кронье привел, еще полторы с Косом пришли, да нас, из Хоомстада почитай пять сотен набралось… Вот и считай. Англичанам еще три раза по столько же надо было людей привести, чтоб нас хотя бы подвинуть, про разбить я уж и не заикаюсь. Ну а чего там было, тебе Мартин расскажет, ему языком трепать сподручней…