Последняя песнь Акелы-3
Шрифт:
Мне хочется истерически расхохотаться. Или заплакать. И я не знаю, чего мне хочется больше. Но это сейчас и не важно. Важнее понять, что же во всем в этом не так… иначе я никогда не выберусь… Откуда?..
Черт возьми, да все не так! Я не хотел, не хотел, не хотел возвращаться! Что я здесь буду делать? Полезу в петлю от одиночества и отчаяния? Или примусь заливать их водярой — и все равно полезу в петлю, но спасаясь от «белочки»?..
И я вдруг понимаю, что у меня был ответ. Был — да сплыл, остался в тетрадке, столь поспешно и неосмотрительно спрятанной под парту. Вот только и я уже не замотанный жизнью и собственным страхом Алик Строкин. Я — Лев Троцкий и я нуждаюсь в подсказках. А еще я не хочу — до злости не хочу! — в свой благополучный двадцать первый… А если не хочу, то и не буду. И удар кулаком по столу, как знак окончательного решения. Уй-й-й… до чего ж больно кулаком по оконной-то раме, какой садист сделал ее деревянной и с острыми углами… Раме?…
Пока я соображал, гостиничная дверь с шумом отворилась и во двор стремительно вышагнула Мадлен. И я грохнулся. Спиной вперед. К своему глубочайшему облегчению в гостиничную комнату, а не в школьный двор. Надеюсь, служанка не заметила, что солидный постоялец самым неподобающим образом сидит на подоконнике и ножками болтает? Вряд ли заметила. Она ж не вездесущая и всевидящая Алевтина, в конце концов! Но все равно от мысли, что чудачества герра Мюллера могут поставить под угрозу миссию господина Троцкого, по хребту холодок прошел. И я щедро поделился остатками вискаря с фикусом.
А назавтра прибыл Всеслав Романович, и мне резко стало не до чудачеств.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Одинокий фургон, влекомый парой степенных, словно отставные сержанты, першеронов, уже который день неторопливо трясся по ухабам и выбоинам. Погонщик, надвинув шляпу на нос, подремывал на козлах, а его спутница, высунувшись из повозки едва не по пояс, с восторгом разглядывала проплывающую мимо саванну. А посмотреть было на что.
Слева от фургона, сминая молодую поросль, пронеслось стадо антилоп. Еще левее, на низенькой горушке, заметив чужаков в своих охотничьих угодьях, возмущенно перерыкивался львиный прайд. Вот только было непонятно, что задевает их больше: повозка, отвратительно воняющая человеком, или гепард, почти летящий над землей наперерез антилопьей ватаге? Так и не узнав ответа на вопрос, девушка повернулась направо и восхищенно всплеснула руками: из мутно-коричневой глади затона, распугав птиц-докторов, чистящих крокодильи пасти, вдруг шумно вынырнул бегемот. Увидев сие непотребство, бесхвостые павианы раскричались на весь буш и вспугнули стаю длиннохвостых какаду. Недолго покружив над деревьями разноцветным облаком, попугаи, негодующе клекоча, вновь расселись на давно облюбованных ветках и замерли.
— Эх! Сейчас бы скупнуться… — отчаянно завидуя нежащемуся в теплой заводи гиппопотаму, мечтательно протянула девушка.
— Эх! Сейчас бы пообедать, — в тон ей насмешливо откликнулся возница и ткнул рукой влево. — Кошак, вон, уже трапезничает, а мы чем хуже?..
— Ну что за человек? — преувеличенно тяжко вздохнула Полина, обращаясь в никуда, — вокруг столько красоты, столько духовной пищи, а ему лишь бы пузо набить! Алексей! Ты скучный, приземленный человек и совсем не романтичная личность!
— Да я этой духовности уже по горло накушался, — невозмутимо парировал Пелевин, щелкая поводьями, — чай не первый год по красотам этим шатаюсь. И слово чести даю — ими сыт не будешь. Эх, сейчас бы супчику горяченького, да с потрошками!
— Пока не искупаюсь, — состроив надменную рожицу, Полина демонстративно скрестила руки на груди, — готовить ничего не буду.
Спеша полюбоваться на негодующего соседа, она любопытно покосилась на Пелевина. Видя, что тот самым бессовестным образом проигнорировал и слова, и тайком отрепетированную позу, девушка обиженно фыркнула и, взяв на руки Фею, принялась шепотом жаловаться на некоторых толстокожих представителей мужского племени и убеждать (в первую очередь саму себя), что за приготовление пищи не возьмется ни за какие коврижки. И приготовленный Пелевиным ужин есть не будет. По крайней мере, пока с ней не начнут считаться. Фея, крайне недовольная тем, что ее разбудили, некоторое время терпеливо прислушивалась к приглушенным стенаниям хозяйки, но когда та заикнулась об отказе от еды, смерила раздосадованную девушку недоуменным взглядом и, выбравшись из ее рук, перебралась поближе к вознице. Женская солидарность — штука, конечно, нужная, но ложиться спать с голодным пузиком? Мря-у! Благодарю покорно, но нет.
Возмутившись до глубины души поведением хвостатой подруги, Полина уползла вглубь фургона, соорудила из вещмешков и одеял некое подобие лежанки и принялась строить планы зловещей мести Пелевину и подруге-предательнице. При зрелом размышлении девушка пришла к выводу, что кошечка (по большому счету) была спровоцирована наглым мужланом, а, следовательно, не виновата, сосредоточилась в планировании козней только для Алексея. Дело шло туго. Воспоминания о девичьих проделках были признаны мелкими и, по большому счету, детскими, а опыт, почерпнутый из книг, и вовсе никуда не годился. Как правило, книжные герои на мелочи не разменивались и злодеев попросту убивали. Нет, она бы с удовольствием придушила этого… этого… неважно, в общем, кого, порядочные девушки таких слов не произносят, но как-нибудь не совсем до смерти. Иначе точно придется вылезать и самой готовить ужин, предварительно съохотив того, из кого этот ужин можно приготовить. Если её саму при этом не съохотят. Когда Полина раздумывала над дилеммой, что же сделать лучше: посолить пелевинский чай или, когда он уснет, пришить его одежду суровой нитью к одеялу, фургон вдруг резко дернулся и замер.
— Иди, брязгайся, — Пелевин, остановив повозку возле небольшой и безопасной на вид заводи, соскочил на землю. — Только умоляю — не как в прошлый раз, ага? А то ты будешь битый час плескаться, а я, окрестными кустами любоваться. И это, — Алексей, пытаясь остановить ринувшуюся к воде Полину, ухватился за ворот ее безрукавки. Девушка, не останавливаясь, тряхнула плечами и, оставив жилетку в руках удрученного траппера, безуспешно пытаясь разуться на ходу, запрыгала к воде на одной ножке.
— А о том, чтоб из консервы ужин готовить, даже не мечтай! — крикнул ей в спину Алексей. — Я поутру фазана подстрелил, с него суп и готовь! — траппер хотел еще что-то добавить, но, стушевавшись под выразительным, требующим убраться из зоны прямой видимости взглядом Полины, обреченно махнул рукой и побрел к фургону.
— Хорошо-то ка-а-к, — томно протянула Полина, устало плюхнувшись на землю возле костра. — Накупала-а-ась… всласть. И даже твои ну совсем не джентельменски взгляды исподтишка удовольствия не испортили…
— Ну, во-первых, я не джентльмен, — покидывая в костер очередной сучок, невозмутимо двинул плечом Пелевин, — а во-вторых, не подглядывал, а крокодила высматривал.
— К-к-какого крокодила? — прекратив расчесывать мокрые волосы, Полина, уставилась на Пелевина расширившимися глазищами.
— Гавиала или аллигатора, — проверив, насколько прочно держатся рогульки по обе стороны костра, Алексей аккуратно водрузил на них толстенный прут с котелком, наполненным водой. — Других здесь не водится. Да ты не переживай, — глядя, как Полина, задыхаясь от запоздалого страха, пытается сказать что-то гневное, Алексей улыбнулся. — Бревно это оказалось. А может и не бревно вовсе, а от тебя кусок грязи отслоился…
— Дурак, — обиженно надула губки девушка и вновь взялась за расческу. — Увалень уральский, дубина бесчувственная…