Последняя песнь Акелы-3
Шрифт:
— Итак, — прикурил папиросу Арсенин, с любопытством разглядывая подошедшего боцмана, — тебя зовут Мэтт Чубака. Ты боцман и ты русский?
— Как есть, вашбродь, — привычно вытянулся мужичок, — русский. Матвей Чубакин, матрос парохода «Помор» флота рассейского. А Мэттом да Чубакой меня неруси навеличивают. Вишь ли имя моё с фамилием трудно им произнесть. Уж и увещевал я их, и бил — без толку. Некоторые и вовсе даже не Чубакой — Чуи кличут…
— А как ты, матрос флоту рассейского, — Арсенин присел на ближайший к нему ящик, — к американцам-то попал?
— Как, как… — покаянно вздохнул Чубакин, — пять годов тому пришли мы во Фриско, вот и загулял я там. По-черному. Неделю пил без просыху, а пароход-то мой и ушел. Но ничё. Я деньжат еще поднакоплю, билет куплю и вернусь в Рассею…
— Так ты ж уже пять лет как на китобое ходишь? — удивленно вздернул бровь Арсенин, сдвигая шляпу на затылок. — Платят мало, билет дорог, или?..
— Или… — вновь вздохнул боцман, уныло шмыгая носом, — пью я много…
Поговорив с полчаса, земляки пришли к единому мнению, что каждому из них будет лучше добираться до Отчизны самостоятельно, на чём и расстались крайне довольные друг другом. Всеслав справедливо полагал, что крепкий, но пьющий подчиненный вряд ли станет украшением команды, а Чубакин пришел к мнению, что суровый капитан не только до Рассеи-то его доставит, но и с алкоголем заставит расстаться. А такая цена для него непомерна.
Когда Всеслав, замотанный докладами, совещаниями и портовыми работами едва ли не больше, чем ночными событиями, перешагнул порог «Пеликаньего берега», лицо Глэдис озарилось счастливой улыбкой. Но, увидев, что за один стол с Арсениным, гремя амуницией и почесывая окладистые бороды, садятся Ван Брик и Ван Дамм, женщина моментально нахмурилась и деловито поспешила навстречу гостям.
— Прости, милый, что лезу не в своё дело, — нагнувшись к уху Арсенина, торопливо зашептала Глэдис, — но в это время ко мне обычно приходят завтракать господа офицеры из форта, а твои новые знакомые очень похожи на буров. Может быть, ты проводишь их на время наверх?
— Спасибо за заботу, — приветливо улыбнувшись женщине, Всеслав галантно поцеловал ей ручку. — Но именно сегодня в этом нет необходимости. Господа офицеры в полном составе обживают гауптвахту и вряд ли в ближайшие дни сменят жилье и кухню.
Видя, что Глэдис в замешательстве, словно ища ответ, недоуменно смотрит по сторонам, Арсенин легонько приобнял ее за плечи и вывел на улицу.
— Теперь тебе всё ясно? — довольно улыбаясь, капитан указал женщине на флагшток с трансваальским флагом. — Если нет — поясняю. Ночью буры взяли город штурмом, и теперь эта земля принадлежит республике Трансвааль.
— Но мы ничего не слышали… — растерянно пробормотала Глэдис, переводя взгляд с Арсенина на флаг и обратно.
— Буры — народ скромный, — с наивной улыбкой развёл руками Всеслав. — Я, в общем-то, тоже. Мы не стремились к излишней популярности, и поэтому штурм прошел тихо. По-домашнему, так сказать.
— Твоих рук дело… — утверждающе вздохнула Глэдис и с тоской посмотрела в глаза Арсенину. — Значит, все же ты не купец, а наёмник?
— Можно сказать и так, — отводя глаза в сторону, пробормотал Арсенин. — Вот только служу я не за деньги. Цена моей работы — жизнь и судьба моей семьи.
— Семьи! — огорошено охнула Глэдис, прикрывая ладонью рвущийся из груди крик. — Конечно же, семьи… Ну я и дурра-а-а…
— Успокойся! — чуть повысил голос, резко цыкнул капитан. — Когда я говорю о семье, я имею в виду свой, пребывающий в заложниках, экипаж! И другой семьи у меня нет! Точнее не было… Пока тебя не встретил…
— Прости, — еле сдерживая слезы, виновато потупилась Глэдис. — Просто я испугалась, что вновь останусь одна… Прости… — Женщина прижалась к груди Всеслава и, отрывисто зашептала, заглядывая ему в глаза. — Буры держат твоих людей в заложниках? Может быть, получится их выкупить? Я продала гостиницу, деньги есть…
— Успокойся, родная, — гладя женщину по волосам, мягко улыбнулся Арсенин. — За предложение спасибо. Но деньгами тут ничего не добьешься. Мой экипаж в заложниках у англичан. И значит, мне придется воевать, покуда мы не победим. — Всеслав, вспоминая причины, заставившие его взяться за оружие, зло скрипнул зубами. — Или покуда не сдохну.
— Ты не имеешь права погибать! — внезапно разозлившись, Глэдис стукнула кулачком по груди Всеслава. — Ты обещал мне алые паруса! И вообще…
— Да не помру я, не помру, — растерянно забормотал Арсенин, пытаясь утихомирить женщину. — Ну, если хочешь, вот тебе моё честное слово — будем жить! Только вот что, буквально через несколько дней я уеду и надолго, так что и ты не задерживайся. Буры здесь долго не продержатся, а местные… они, конечно, добрые христиане, но зачем вводить их в искус доносительства? Вот и ты киваешь — не стоит. Значит — уезжай.
— Хорошо, — покладисто кивнула женщина, забавно шмыгая носом. — Только знаешь, Генрих… А как тебя зовут на самом деле?
— Всеслав, — немного помявшись, как можно четче произнес капитан. — Меня зовут Всеслав Романович Арсенин.
Как-то само собой получилось, что сначала буры, а вслед за ними и местные, посчитали Всеслава старшим в творящемся бардаке, и ему поневоле пришлось взвалить на себя обязанности коменданта захваченного города. Последующие несколько дней в памяти Арсенина остались в виде сплошной кутерьмы. Он устанавливал темп и сроки портовых работ и рассылал фуражирские команды по округе, совместно с фон Нойманном рассчитывал график проходимости ожидаемого груза и людей через германские земли и мимоходом улаживал бытовые конфликты и мелкие неурядицы. Когда остро встал вопрос о недостатке финансов — волевым решением секвестрировал городскую казну и половину всех средств с личных счетов чиновников портового управления. Последнее — с нескрываемым удовольствием. Когда капитаны китобоев, польстившись на прелесть, а главное, доходность грабежей, явились к нему с планом последовательного и поэтапного ограбления Уолфиш-Бея, Арсенин не долго думая подписал с каждым из пятерых каперское соглашение и с нескрываемым облегчением выпроводил на морские просторы. За последующие три дня новоявленные корсары пригнали в порт четыре английских транспорта с трюмами забитыми колониальными товарами, и Арсенину пришлось экстренно налаживать контакты с германскими оптовыми покупателями. И если бы не активное вмешательство Троцкого, мобилизовавшего лопатинские торговые навыки, ушлые немецкие купцы нагрели бы замотанного проблемами коменданта процентов на двести, а может и того больше. А еще через день на рейд вошли два громадных парохода, и проблем прибавилось в разы. «Принцесса Елизавета» привезла в своих бездонных трюмах тысячи тон военных грузов, а «Принцесса Вильгемина» почти четыре тысячи волонтеров… И как не напрягался сам Всеслав и не напрягал всех вокруг, всю эту массу вещей и людей двинуть в путь удалось только через пять дней. А на шестой от громадного бурского контингента в городке остались лишь две дюжины людей Ван Брика с наказом покинуть город, едва на горизонте покажется британский флот, внешне невозмутимый торговец — финн, ушлый настолько, что от его пронырливости стонали все окрестные торговцы-евреи, с наказом вести дела так, чтоб и для корсаров оставалась хоть какая-то выгода, сами корсары с наказом грабить не всех подряд, пустой форт да государственный флаг.
— Боже мой! — с искренним удивлением всплеснул руками Кочетков, при виде запыленного и пошатывающегося от регулярного недосыпа Арсенина. — Всеслав Романович! Да на вас же лица нет!
— Да? — ответно удивился Арсенин, ощупывая лицо. — И в самом деле, нет. Странно, а позавчера, когда брился, было. Точно помню. Или то было третьего дня?
— Ну, если вы находите силы шутить, — добродушно улыбнулся генштабист, проворно наполняя бокалы коньяком, — значит, всё не так уж и плохо и на вас можно смело взваливать очередное поручение. — Взглянув на ошарашенное лицо Арсенина, подполковник заливисто рассмеялся и успокаивающе похлопал Всеслава по плечу. — Да шучу я, шучу. Никто не собирается лишать вас законного права на отдых. Ближайшие два дня — точно. — И, сменив тон, сочувственно заглянул в глаза капитану. — Трудно пришлось?
— Не то слово, — устало откинулся на спинку кресла Арсенин, — ни за что больше не соглашусь вести такую прорву народа из точки А в точку Б. Нет, пока через германские колонии по железной дороге ехали все еще более или менее пристойно обстояло, а вот когда от Мокавено до Мафекинга ножками топать пришлось, вот тут хлебнул я горя… И как Моисей сорок лет евреев по пустыне водил? Не представляю… Пророку, я думаю, все же легче пришлось. Ведь у него кто под рукой был — евреи. Тихие, милые, богобоязненные и дисциплинированные люди, не чета моему табору. Мне представлялось, что с туземцами хлопот будет немерено. Ан нет! Обмишулился! — Всеслав с чувством хлопнул себя по колену, выбив из штанины мутное облако пыли. — Кафры, зулусы и прочие бушмены — милейшие люди! Есть кусок лепешки и глоток воды, и они счастливы! А вот белые-е-е… — Арсенин, сдерживая накопившиеся за время странствий эмоции, покачал головой и с ожесточение выдохнул, — вот те — сущие дикари. Вода несве-е-ежая, — явно передразнивая кого-то, проблеял Всеслав, — пыль жесткая, солнце жгучее, день светлый, ночь темная… Французские волонтеры волком смотрят на немецких, те шипят на австрийских и итальянских. Поляков всего трое, но бедламу от них! Думал хоть от наших, россиян, головной боли поменьше будет, куда там! Шутить изволите, батенька! Каждый, кто в прожектах не генерал, так устроитель земли Русской! Не поверите, Владимир Станиславович, речами о необходимости создания в России Думы уши настолько прожужжали, что мне сон приснился как Александр Иванович, этот… как его… Гучков! Тот, что у Де Ла Рея геройствует, с трибуны выступает… А эти? Сво-бод-ная прес-са, — Арсенин, передернувшись, брезгливо сплюнул на пол, и тут же виновато покосился на Кочеткова. Подполковник сделал вид, что ничего не заметил и, ожидая продолжения, ободряюще кивнул головой. Арсенин не заставил себя ждать: