Последняя песнь Акелы-3
Шрифт:
— Понимаешь, Глэдис, — ломая спичку за спичкой в безуспешных попытках прикурить и пряча глаза, выдохнул сквозь зубы Арсенин. — В том, чем я сейчас занимаюсь, деньги не играют практически никакой роли. Просто я делаю то, что должен…
— Значит, ты уйдешь, — сев на кровати, Глэдис обняла колени руками, — уйдешь и не вернешься…
— Я уйду, — Арсенин прижавшись к подрагивающей от рыданий спине женщины, спрятал лицо в ее волосах. — Но когда однажды ты увидишь в бухте Уолфиш-Бей алые паруса, знай — я вернулся. Вернулся за тобой.
Проснувшись, пусть не с первыми лучами солнца, но все же достаточно рано, Всеслав Глэдис в комнате не застал — та уже вовсю сновала по гостинице, поражая персонал невиданным досель благодушием.
Пивовар, робко заикнувшийся, что в связи с войной (пусть бушующей за тысячу миль отсюда, но все же!) было бы неплохо повысить цену на хмельное, вместо пожелания сотни чертей в печенку или еще чего похлеще, получил взамен навара короткую проповедь об алчности. Мальчишка-разносчик, перевернувший впопыхах корзину с яйцами, и вовсе удостоился лишь укоризненного взгляда и пожелания носиться аккуратней. Глядя на столь неожиданные перемены в поведении доброй, но строгой хозяйки, мужская половина персонала недоуменно пожимала плечами и задумчиво чесала в затылке, а женская обменивалась понимающими и чуть завистливыми взглядами.
Однако и благодушию бывает предел: когда изрядно припозднившаяся официантка, заговорщицки подмигнув хозяйке, томно простонала, что ночью ТОЖЕ не выспалась и очень устала, то немедленно была вознаграждена за догадливость взбучкой и, затравленно оглядываясь, улепетнула на кухню, а потом, в течение дня, старалась как можно реже показываться Глэдис на глаза.
— Итак, — отхлебнув кофе, Арсенин обвел внимательным взглядом собравшуюся за завтраком компанию, — заканчиваем приём пищи и дружно топаем в «Черную Каракатицу» — здешнюю самую приличную портовую забегаловку. Сразу хочу пояснить, идем не чтобы пить… — выделив голосом последнюю фразу, Всеслав скользнул взглядом по Троцкому, выжидательно покосился на Корено и довольно усмехнулся.
При слове «пить» Лев явственно передернулся, а одессит состроил невинную физиономию добропорядочного обывателя, не потребляющего ничего крепче простокваши.
— Где-то так, — утвердительно кивнул Арсенин, наблюдая за реакцией друзей. — Нам предстоит встреча с капитанами американских китобоев, и ваша задача — произвести самое что ни на есть благоприятное впечатление.
— Ой, я вас умоляю! — возмущенно вскинулся Корено, жутко недовольный перспективой принудительной абстиненции. — Не делайте мне смешно! Те китобои кушают себе спотыкаловку, шо дядя Фима мацу — с утра и постоянно, а русскому матросу, — молодой грек горделиво тряхнул смоляной шевелюрой, — таки и не випить?! А если, не приведи Господи, те американы будут иметь себе желаний за Содом, ви таки прикажете мине искать румяна и пудру для всей компании?
Впечатлившись буйством Колиной фантазии, Лев, Дато и Барт обменялись взглядами. Первый — озадаченным, второй — недоуменным, а бур — непонимающим.
— Прикажу — чепчик оденешь, — ехидно фыркнул Арсенин, разглядывая изумленных подчиненных. — Но, думаю, до этого дело не дойдет.
— А зачем мы туда идем, Всеслав Романович? — торопливо дожевывая сосиску, промычал Троцкий. — Пить нельзя — это понятно, а что тогда делать?..
На последней фразе Корено, все своим видом выражая, что лично ему сия сентенция непонятна и неприемлема, зашелся в надсадном кашле, но от каких-либо комментариев воздержался. Впрочем, даже если бы он и хотел что-нибудь сказать, то вряд ли б смог: Барт и Дато, искренне переживая за здоровье друга, одновременно двинули одессита по спине.
— Что делать, что делать… — поднимаясь из-за стола, пожал плечами Арсенин. — Впечатление производить, вот что делать. Всеми доступными способами.
То, что «Каракатицу» давно и надолго облюбовали моряки, было заметно еще на подходе. По крайней мере, двое китобоев, пытаясь смыть последствия вчерашней попойки, вяло плескались в ржавой бочке — списанном судовом опреснителе, а еще один, так и не расставшись с почти пустой бутылкой, безмятежно дрых, привалившись к стене трактира.
Глядя на сию пастораль, Корено в очередной раз тяжко вздохнул и принялся вполголоса завистливо бурчать. Арсенин, прекрасно понимая, когда и как нужно воспринимать одессита, внимания на его стоны не обращал, зато Дато, укоризненно хмуря брови, дернул Кольку за рукав и вполголоса напомнил, что хотя они и на суше, их корабль там, где их капитан, и рейс еще не закончен. Корено, за время совместных путешествий раз двадцать разъяснявший абреку разницу между судном и кораблем, возмущенно поперхнулся на полуслове, но тут же призадумался и больше о выпивке даже не заикался.
Внутри кабак поражал простотой и незатейливостью убранства, клубами табачного дыма и обилием (несмотря на ранний час) посетителей. Бармен, угрюмый рыжеволосый шотландец, стоя под огромным штурвалом (чуть ли не единственным на все заведение украшением), флегматично расчесывал пушистые баки, глядя в мутное зеркало (единственное на всю таверну) и на появление новых клиентов отреагировал в высшей степени наплевательски. При виде молчаливой пятерки прилично одетых незнакомцев, бармен всего лишь вздернул вверх левую бровь и на приветствия почтенной публике размениваться не пожелал. Очевидно, подобная мимика была ему не свойственна и служила сигналом, потому что двое или трое выпивох, вдруг вспомнив о срочных делах, с видом крайней озабоченности, шустро юркнули на улицу через заднюю дверь.
Небрежно раздвигая в стороны подвернувшиеся под ноги обшарпанные табуреты и их не менее обшарпанных хозяев и, не обращая внимания на бесконечный гул людских голосов и надсадный скрип граммофона, визгливо выводившего «…То Кемпбелы идут, ура, ура…» или нечто другое, но тоже явно шотландское, Арсенин добрался до стойки. Бармен не изменил монументальную позу ни на йоту. Всеслав требовательно ударил ладонью по кнопке барного звонка. Ирландец с сомнением покрутил физиономией перед зеркалом и вновь взялся за расческу.
Изрядно раздосадованный явным неуважением к своей персоне, Всеслав глазами указал Корено на бармена и, небрежно облокотившись на стойку, вынул из портсигара папиросу. Не успел Арсенин чиркнуть спичкой о терок, как одессит, ухватив невежу за широкий клетчатый галстук, рывком подтянул его к капитану.
— Приличный хозяин приличного заведения, встречая приличных гостей, как минимум приветствует их, — назидательным тоном произнес Всеслав, выдыхая струю дыма в покрасневшую от возмущения и удушья физиономию бармена. — Вы же, сударь, ведете себя, мягко говоря, невежливо.
— Так то приличных, — упрямо прохрипел шотландец, безрезультатно пытаясь вырваться из рук Корено. — А ухари залетные пусть не за моё воспитание, а за своё здоровье пекутся.
Словно по команде в зале стих многоголосый гомон, и в угрюмой тишине, внезапно накрывшей таверну, словно покойника покрывалом, сдавленный хрип прозвучал зловеще. Кто-то из посетителей, сжав горлышко пустой бутылки, словно рукоять меча, даже привстал со стула, кто-то, разминая кулаки, выразительно хрустнул костяшками пальцев, но этим всё и ограничилось. Китобои, напряженно выжидая, чем же закончится диалог бармена с наглыми пришельцами, от решительных мер пока воздерживались.