Последняя песнь Акелы-3
Шрифт:
— Ну вытянут, а потом? — шмыгнула носом Полина, судорожно вцепившись в канат. — Потом-то чего?
— Вот выберемся и поглядим, чего потом будет, — флегматично пожал плечами Алексей, и, не дожидаясь, когда же Поля решится, сам дважды дернул за канат.
— Всегда у тебя так — поглядим, — Полина посмотрела на веревку с опаской, а на Пелевина — с откровенным недоверием. — Ой, — взвизгнула она, когда канат, поднимая её со дна ямы, рывками пополз вверх. — Лёша, ты тут того, не засиживайся-я-а-а-а!
Это она хорошо сказала. Можно подумать, что прозябание в грязной яме, особенно, когда на тебя таращится полдюжины весьма недобрых на вид страхолюдин с копьями наперевес, располагает к длительному, а главное комфортному отдыху… Впрочем, отдохнуть в одиночестве Алексею не довелось: грязь от Полиных ботинок и уже знакомый канат рухнули на Пелевина одновременно. Сунув револьвер за пояс под куртку, а второй нож в голенище сапога, траппер закинул карабин за спину, перекрестился и, крепко вцепившись в канат, резво покарабкался наверх. Едва его голова показалась над краем ямы, в плечи траппера вцепились три пары черных рук и одним рывком выволокли Пелевина наружу. Оказавшись на свободе, Алексей тут же повел глазами по сторонам, разыскивая Полину, а увидев ее, с облегчением вздохнул: девчонка сидела, прислонясь спиной к трухлявой акации, неспешно грызла какой-то плод и судя по виду, чувствовала себя превосходно. К удивлению охотника разоружать его никто не стал. Из полутора десятков чернокожих верзил, топтавшихся на поляне, внимание ему уделил лишь один: высокий, иссиня-черный, сплошь покрытый разнообразнейшим татуажем. Единственный, кто щеголял в бумажных штанах, перетянутых широким кожаным поясом с массивной золотой бляхой. Остальные обходились щитами и накидками. После сумбурной, но конструктивной беседы проходившей на уровне: «моя-твоя мало-мало понимай и каи-каи, он здесь!» до Алексея дошло, что освободитель желает представить освобожденных вождям племени. Правда, пару раз в речи татуированного проскакивало что-то вроде «белые сахибы», но траппер посчитал, что неправильно перевел. Откуда тут взяться белым?
Закончив переговоры, предводитель аборигенов, эмоционально жестикулируя, о чем-то распорядился и, по-видимому, дожидаясь отчета, вальяжно развалился в тенечке. Демонстративно подчеркивая собственную независимость и, показывая, что и путешественники не лыком шиты, Алексей обвел снисходительным взглядом деловитую суету чернокожих охотников и привалился к дереву напротив вождя. Дожидаясь команды к выступлению, Пелевин вынул из рюкзака кожаный кошель с точильными камнями и принялся неторопливо править лезвие ножа. Тонкий посвист затачиваемой стали привлек внимание зулуса. Скорчив недовольную физиономию, негр скосил глаза на Пелевина, какое-то время с гримасой превосходства взирал на траппера и что-то неразборчиво фыркал себе под нос. Впрочем, когда белый охотник, проверяя заточку, легким движением срубил средней толщины ветку, пренебрежение во взоре негра сменилось сначала недоумением, а после завистью. Испросив жестами разрешения, зулус бережно, словно младенца, взял нож в руки, и некоторое время ласково поглаживал матовую сталь, цокая языком и закатывая глаза от восхищения. Через четверть часа зулус с явной неохотой вернул клинок владельцу и скомандовал выступление.
Путь в неведомо куда занял около двух часов и показался Пелевину нескончаемым. Справа от него вышагивал вождь и, регулярно дергая охотника за рукав, всячески выражал свое восхищение отменным оружием и всеми доступными способами намекал, что откровенно был бы счастлив, если бы Леша ему ножичек подарил. Или дал попользоваться. На время. Неопределенное. Слева от Алексея уныло плелась Полина и, регулярно дергая охотника за рукав, бубнила о необходимости розыскать Фею и вообще сделать хоть что-нибудь. В свою очередь Пелевин, состроив самую простецкую физиономию, старательно пропускал зудение с обеих сторон мимо ушей и усиленно делал вид, что ни намеков, ни прямых требований не понимает.
Когда Пелевин уже был готов взорваться и, невзирая на пол и звания, разъяснить как же его все достали, буш как-то внезапно закончился, явив путешественникам поляну, сплошь заставленную какими-то увитыми зеленью нагромождениями. Причем геометрическая правильность их очертаний явно давала понять, что это — дело рук человеческих. Пелевин обменялся недоуменными взглядами с Полиной и, не сбавляя шаг, вынул из-за пазухи карту. Затерянный город должен был находиться где-то в этих местах и, по мнению траппера, являть собой груду бесприютных, мрачных развалин. Нет, развалины наличествовали, но уж никак не мрачные и, тем паче, не бесприютные. Благодаря чьим-то целенаправленным усилиям древние руины приобрели вид хижин, покрытых пальмовыми листьями. Между домами деловито сновали чернокожие женщины и степенно топотились пестрые куры. Тощий подсвинок, истошно вереща, безуспешно пытался скрыться от азартно вопящей ребятни, а роскошный, палево-рыжий петух, взгромоздившись на плетеную ограду, как на насест, громогласным клекотом комментировал погоню. Серый, похожий на ожившую мумию старик-кафр, невозмутимо попыхивал трубочкой и вполглаза надзирал, как необъятная, словно Африка, негритянка, что-то жарит посреди двора на выложенном из камней очаге.
И при всем при этом никаких зловещего вида развалин, никаких тяжеленных, покрытых вязью непонятных знаков, плит, никаких ядовитых змей и лиан, гроздьями свисающих над головами путников. Гигантских пауков и прочих скорпионов — и тех нет. Даже скучно.
Правда, в центре импровизированного поселка, словно католический костел посреди европейского города, возвышалось нечто громадное, изрядно источенное временем и без малейшего намека на входы-выходы. Определить с первого взгляда, чем является густо поросшее зеленью сооружение — башней или пирамидой было решительно невозможно и Алексей решил оставить решение этой загадки на потом. Или еще на чуть попозже.
— А говорили — заброшенный город, заброшенный город… — озадаченно пробормотал охотник, украдкой осматриваясь по сторонам. — Или мы не туда забрели, или молва чересчур ошибалась. Шибко здесь все обыденное и совсем не удивительное.
Вот только с выводом об отсутствии удивительного траппер явно поторопился, в чём и убедился, как только вышел на городскую площадь.
Прямо посредине вымощенного древними плитами квадрата, в окружении гурьбы черномазых ребятишек, возвышался средних лет мужчина, облаченный в суконную косоворотку-толстовку, подпоясанную тонким красным ремешком. Что примечательно — белый мужчина. Темноволосый, стриженый «под горшок», с редкой, тщательно расчесанной бороденкой и тонкой полоской усиков под длинным, мясистым, носом. И доброй, по-хорошему умиляющей и притягательной улыбкой. Чистой и искренней. Вот только, серые, пронзительно-острые, моментально оценивающие всё и всех глаза, никак не вязались с образом добренького дядюшки. А перед этой странной компанией, прилипнув к штативу с фотокамерой, напряженно замерла накрытая покрывалом спина в клетчатом пиджаке.
Узрев не самую привычную для этих мест картину, Пелевин удивленно крякнул и покосился на спутников. Полина, раскрыв рот в немом изумлении, не стесняясь окружающих, чесала в затылке, тогда как зулус равнодушно зевнул и пошагал прямиком к мужику в косоворотке. Оттолкнув стоящего на пути фотографа, негр что-то злобно шикнул, но, увидев, что белокожий бородач укоризненно покачивает головой, помог репортеру подняться и даже извинился. Вроде бы.
Полина, так и не закрыв рта, с абсолютно ошалевшим лицом повернулась к Пелевину, но сказать ничего не успела. В трех-пяти шагах от неё, укрывшись от солнца под брюхом радостно повизгивающего Бирюша, на каменных плитах развалилась Фея. А правее от нее, в вершину трехфутового каменного постамента судорожно вцепился облезлый, похоже, местный кот. Абориген регулярно встряхивал разодранными ушами и, недоумевая, почему же ему досталось не только от собаки, но и от кошки, горестно муячил. А когда Бирюш, крутя хвостом, словно гусар саблей, кинулся к хозяевам, кот ошалело взвизгнул, рухнул на землю и стремительно просочился в ближайшую расщелину меж плитами.
Потрепав пса по холке, Алексей тоскливо посмотрел на восторженно пищащую Полину и снисходительно мявкающую Фею, обреченно махнул рукой и направился к европейцу. Судя по всему, белый и есть неведомый «сахиб» из рассказа зулуса и является самой главной лягушкой в этом болоте. И теперь нужно засвидетельствовать свое почтение. Хотя бы номинально. А уж потом думать за кого сию лягушку почитать: за деликатес из меню французского ресторана, или объект охоты для естествоиспытателя. В общем, неважно за кого, лишь бы не за врага, потому как такой вот божий одуванчик может с необычайной легкостью обернуться волкодавом. Да таким, что куда там местным оборотням и прочим чупакабрам.
— Доброго дня, сударь, — остановившись напротив бородача, Пелевин вежливо приподнял шляпу. — Позвольте представиться: Алекс Пелеви — траппер и Полина Кастанеди — естествоиспытатель. Мы тут заплутали чуток…
— И вам добра и здоровья, — раскинув руки в приветливом жесте, расплылся в улыбке «сахиб», — мы всегда рады гостям в нашей скромной обители. Меня зовут дон Педро, — мужчина сложил ладони «лодочкой» и низко поклонился а, это, — распрямившись, он обвел рукой по сторонам город мира и добра «Дом Солнца».