Последняя планета
Шрифт:
Ведь я же поэт, разве не так? А не бесстрастный политикан.
В ночь перед Рождеством, как раз перед вечерней молитвой, он встретился с Кардиной. Он был в отвратительном настроении. Усталый, взвинченный, он накинулся на нее с обвинениями в том, что его втянули в занятия, к которым он не предрасположен, у него ничего не получается.
Он требовал освободить его не через год, а сейчас, немедленно.
— Ты слышишь меня, женщина? Я
Она дала ему выговориться. А когда он замолчал, спокойно сказала:
— Как ты думаешь, почему мы послали тебя первым?
— Лапушка, вы послали меня сюда в качестве психической губки.
— Ох, Симус О’Нейл, неужели ты все такой же идиот?
Кажется, до него стало доходить.
— Ты хочешь сказать, что вы с самого начала решили сделать из меня политикана? — земля уходила у него из-под ног.
— А разве ты думаешь, что были другие причины? И уж, конечно, не из-за твоего самоконтроля, — она улыбнулась примирительно.
— Ты хочешь сказать, что с самого начала вы задумали сделать меня королем этих мест? — злость гудела в нем, как вода в реке, вышедшей из берегов.
— Королем на один год!
— Это уже неважно.
— Ты думаешь, я могу взять на себя ответственность, и, не посоветовавшись с Советом Гарона, принять решение?
Она вертела на пальце рубиновое кольцо, которое носила в честь празднования Рождества.
— Я никуда не гожусь, как политик, женщина, — теперь он почти жаловался. — Ты теряешь время. Я — посредственный поэт, и еще более посредственный мыслитель. Ты же сама говорила — невыносимый, неисправимый бабник.
— И несносный болтун, ведь это я тоже говорила? — ее брови насмешливо поползли вверх.
— Хорошо, хорошо, добавим и это! — он пнул ногой стену, такого он не позволял себе с детства.
— Все, что ты говоришь, прекрасно характеризует тебя именно как политикана, Симус, — она пропустила мимо ушей его вспышку гнева. — Ну, будь же ты разумным, наконец. Ты великолепный профессиональный военный специалист, ты решителен, умеешь быстро соображать в трудной ситуации, правда, я надеюсь, что нам не придется часто воевать. Ты пишешь замечательную, если не сказать выдающуюся, поэзию. Ты можешь завоевать их симпатию одной улыбкой. Вот что нужно этой планете.
— Все, что ты перечислила, я делаю плохо. Я не буду этим заниматься. И я не верю, что эти парни в большинстве своем видят меня в роли принца крови, — его гнев утих. Теперь он стыдился своей детской выходки.
— Ты заметил, что они часто жалуются на совершенные
— Да, пока они не жалуются, Дейдра Фитцджеральд! Что верно, то верно. Даже намека на недовольство, ты знаешь об этом. Да, у меня это получилось… — Его голос задрожал, когда он осознал то, что только что произнес.
— Что и требовалось доказать, — это был ее триумф.
Теперь ему нужно было думать о вечерней службе и Рождественской Мессе. Сейчас уже было поздно. Пора было покидать ассамблею у Настоятельницы. Пэджин прижалась к нему и склонила голову на его плечо. Он пожелал Леди спокойной ночи и счастливого Рождества.
— Так ты согласен, Симу с? — в ее голосе было больше тревоги, чем обычно.
— Дорогая! Ваше Высочество, благородная Месса — это первое, с чего начнется мой путь к концу, — он вздохнул, как истинный таранец.
— Да, Симус О’Нейл, — согласилась она.
— Будем надеяться, что удача не покинет нас.
— Бог его знает, — ее вздох был очень похож на его. И, как всегда, последнее слово осталось за ней.
Он вышел вместе с Пэджин в холодную, усыпанную звездами ночь.
— У тебя все хорошо, Джимми? — тревожно поинтересовалась она, прижимаясь к его руке.
— А почему у меня должно быть что-то плохо? — удивленно спросил он.
— Когда ты целый вечер так задумчив, значит, что-то тревожит тебя.
— Неужели мужчина не может спокойно поразмыслить над чем-нибудь, чтобы кто-нибудь из таранцев не поднял шума вокруг этого?
— О чем с тобой говорила Леди-Настоятельница?
— Ах, это длинная история, — он снова вздохнул.
— История, которую можно рассказать в ночь рождения нашего Спасителя, — она тоже вздохнула.
Черт возьми, она даже вздыхает, как Дейдра.
— О, Святые, помогите и спасите. Женщина становится религиозным фанатиком! — воскликнул он весело и обнял ее. — Да, думаю, эту историю можно рассказать, если женщина не разочаровалась в своем муже, который оказался самым глупым простаком во всей галактике.
— А что, если она уже давно догадалась об этом, но на все согласна?
Граф Гарона шутливо шлепнул свою спутницу по мягким местам.
Что же, скорее всего, Рождество окажется не таким уж и плохим.
Монастырский колокол вызванивал старинную кельтскую Рождественскую песню. И перед тем, как начать свою длинную историю, он спел эту, прославляющую рождение Христа, песню своей настоящей женщине.