Последняя река. Двадцать лет в дебрях Колумбии
Шрифт:
Но вот мрак, похоже, начинает рассеиваться. И дождь уже льет не подряд, а с перерывами, мы поспеваем вычерпывать из лодки почти всю воду. Над рекой занимается мглистый свинцовый день. Гуавьяре раздалась вширь так, что никаких пляжей не видно. За ночь уровень поднялся почти на метр, и вода продолжает прибывать. Мутный поток несет ветки, сучья, целые деревья. Большая ежегодная уборка началась.
Хочешь, не хочешь, надо трогаться с места. Луис Барбудо снимает с мотора плащи, долго возится с ним и наконец запускает. Мы идем вверх по реке. Сидим озябшие, мокрые, в отвратительном настроении и смотрим на скользящие мимо берега. Рулевой внимательно следит за тем, чтобы пирога не столкнулась с плавником. Время от времени тучи нещадно поливают нас дождем. Мы непрерывно вычерпываем воду из лодки; иногда приходится приставать к берегу и общими силами перевертывать ее. Две ночи проводим в лесу под наскоро сооружаемыми навесами. Один раз ночуем в лачуге поселенцев из Толимы. Делимся с хозяевами остатками провианта, даем им лекарство от малярии и дизентерии. Они рассказывают нам, что большая лодка с патером и жандармами еще не возвращалась, поэтому они прячут свинью и кур в сарае в лесу.
Наконец впереди показывается селение. Моя малярия, похоже, совсем меня отпустила, зато донимает астма, и сердце шалит. Я вынужден сидеть сложа руки и смотреть, как работают мои товарищи. Мы прощаемся с Матеито. Он получает условленное вознаграждение и, кроме того, подарки, в том числе мою финку. Луис провожает его до опушки, дальше индеец сам доберется.
Приходит самолет из Боготы. Поддержанный могучей рукой Фреда, карабкаюсь в кабину. Гляжу в окошко на исчезающие вдали льяносы с пеленой дождевых туч. Впереди длинным голубым облаком высятся Анды.
— Так и не удалось нам взять самую большую анаконду, — говорит Фред. — Ничего, хороший материал собрали. И ведь будут, как говорится, еще поезда…
— Может быть, — отвечаю я. Хотя знаю в душе, что мне-то уже не бывать на болотных озерах у реки Гуавьяре.
Эпилог
Не один год прошел с тех пор, как мы выслеживали на Гуавьяре гигантскую анаконду и нашли ее, да не смогли увезти с собой. Наша компания распалась. Фред, как и раньше, профессор университета, и Карлос Альберто, если не ошибаюсь, по-прежнему помогает ему. Может быть, им уже удалось взять большую анаконду, но я об этом пока не слышал. Не сомневаюсь однако, что в один прекрасный день они ее добудут. Луис несколько лет работал мотористом в Северной Колумбии. Потом уволился и вернулся в льяносы. Больше мне о нем ничего не известно. Агапито, последний вождь тинигуа, решил в конце концов отправиться в Боготу, чтобы просить президента республики помочь вымирающему племени. Томми посадил его на свой старый самолет. В пути Агапито умер от паралича сердца. Томми ничем не мог ему помочь. Матеито умер, как жил, — в лесу, вольным человеком. Подробностей не знаю. Из всего племени тинигуа осталось лишь шесть человек. Четверо мужчин и две женщины, давно уже не способные рожать. Бесследно исчез целый народ вместе со своей культурой и языком.
Это были гордые люди. Они не дали себя поработить, не пожелали стать «христианами». Поэтому за ними не признавали человеческих прав. Поэтому миссионеры вкупе с полицией и солдатами охотились на них, как на диких зверей. Поэтому им пришлось умереть. Поэтому память о них стерта с лица земли. Такое же истребление грозит другим племенам: карихона, куива, юко, кубео.
Что до меня, то астма и слабое сердце навсегда закрыли мне дикие дороги. Но они не могут лишить меня моих воспоминаний. Некоторое время я еще могу сидеть под деревом и рассказывать тем, кто меня пожелает слушать. Если кто-нибудь не пожалеет дерева для старика.
Спасибо за все, что мне выпало увидеть, услышать и пережить. Спасибо, жизнь.
Г. Даль
Последняя река
Доктору Эрнандо Рейес Дуарте, руководителю нашей борьбы за охрану природных богатств Колумбии, посвящается эта книга.
«Дзизора уанья до-намаэрре пуза-ин»
Глухой стук в глубине тропического леса. Кто-то, где-то передает послание. Короткая дубинка из белого, как кость, твердого дерева каиманчильо ритмично колотит по барабану, похожему на лодку.
Маленький смуглый человек в красной набедренной повязке отрывает взгляд от сети, которую он вяжет. С минуту напряженно слушает. Потом поднимается и идет за своим барабаном. Это выдолбленная кривая колода из чибога, заостренная с одного конца, обтянутая тем, что некогда было желудком крокодила. Ладони человека легко ударяют по тугой пленке, передавая послание дальше: «Дзизора уанья до-намаэрре пуза-ин» («Старый человек спускается по реке к морю»).
По лесной речушке скользит через перекат пирога. Она выдолблена из бревна сейбы. Длинная, низкая и поразительно устойчивая, хотя такая узкая, что только-только впору сесть человеку.
На носу стоит молодой индеец с шестом, чтобы отталкиваться от скал и подводных камней. Его гибкое тело чуть-чуть покачивается, пружиня, как у лыжника на крутом спуске. Другой индеец рулит широким веслом, третий сидит с веслом в руках, готовый помочь, если понадобится.
Три молодых парня с характерными спокойными лицами индейцев энгвера — высокие скулы, подстриженные челкой густые иссиня-черные волосы. Они одеты в андеа — как бы лубяные плавки — и короткие набедренные повязки, но ожерелий на них сегодня нет, и лица не раскрашены. Между ними сидит в челне седой мужчина, он намного старше их. Хотя лицо, шея и руки его от многолетнего загара почти такие же смуглые, как у индейцев, все равно сразу видно, что это белый человек, европеец. Сейчас он одет так же, как его товарищи, а на щеках и носу видны следы индейского ритуального узора. Красная краска из ачиоте и жира дикой свиньи смыта, но черный сок плодов генипа не сразу поддается воде и мылу.
Поверх двух тонких бальсовых бревнышек на дне лодки лежат мешки и узлы из прорезиненной материи, которую делают лесные индейцы, пропитывая тонкий брезент соком гевеи. Раньше для того же применяли луб.
Лодка скользит дальше через бурлящие пороги, через глубокие тихие плесы — они сейчас, в засушливую пору, прозрачнее зеленого стекла. Весла вспугивают стайки рыб, с солнечных лужаек на берегу сползают в воду широкие черепахи. Красные и темно-фиолетовые цветки на гирляндах лиан роняют в реку лепестки, за ними гоняются золотистые дорады.
Текут километры. Идут часы. Снова перекат, между камнями клокочет белая пена. Последний маленький бунт реки перед тем, как равнина начнет ее укрощать.
Белый мужчина поворачивает голову и долго глядит на бурлящую воду, слушает ее песню.
Рулевой направляет длинную пирогу к песчаному берегу, за которым плотной стеной стоят невысокие деревья со светлой корой и большими сердцевидными листьями — белая бальса. Несколько ниже по реке возвышается могучее дерево караколи. Длинные, прямые, толстые, как канат, темные лианы свисают с его кроны, купая в воде свои корневища. Это анкла, самые крепкие и упругие среди здешних лиан. Выше по течению, рядом со стремниной, растут сурибио, низкие, сутулые, ветвистые, с блестящими ланцетовидными листьями. Узловатые ветки далеко простерлись над рекой.
Четыре странника выходят на берег. Индейцы забирают из пироги мачете и топоры. Двое начинают срубать бальсу, самые высокие и толстые стволы. Третий живо сооружает наклонный навес из листьев бихао в таком месте, чтобы не видно было с реки.
Белый надевает кожаный пояс с мачете и финкой, берет дробовик и уходит в глубь леса. Через несколько минут индейцы слышат выстрел. Смотрят друг на друга, кивают, и снова топоры рубят пористую бальсовую древесину. За час до заката старик возвращается, на поясе у него висят два тинаму [34] — забавные птицы чуть больше цесарки, с круглой мясистой тушкой, тонкой шеей и смехотворно маленькой головой.
34
Тинаму. Небольшие, скромно окрашенные птицы, по внешнему виду несколько напоминающие куропаток. Их выделяют в отдельный отряд, в котором имеется единственное семейство (Tinamidae) с 50 видами. Распространены тинаму от Мексики до юга Южной Америки. Активны в сумерках и ночью. Они хорошо бегают, но летают с большим трудом. Питаются растительной пищей и насекомыми. Самцы мельче самок и на них падают все заботы по высиживанию яиц и выращиванию птенцов. Самки разных видов откладывают от 1 до 12 яиц. Насиживание длится около трех недель. Птенцы на следующий день после вылупления покидают гнездо.