Последняя репродукция
Шрифт:
– Камолов мертв! – выкрикнул он с поспешностью. – Мертвее некуда! Уже полгода в сырой земле лежит!
Гость помолчал, а потом спросил просто:
– Так, говоришь, это ты – его?
Спасский стушевался. С одной стороны, подмывало рассказать кому-нибудь о своем великом и удивительном открытии, с другой стороны – история с ожившим Лобником выглядела большущей ложкой дегтя. «Повременю», – решил он, а вслух сказал:
– Все относительно.
– Разве? – не унимался гость. – А мне казалось, что если один человек убивает другого человека, то он убийца, как ни крути. Без всякой
– А если он это сделал… не нарочно? Не думая, что убьет. Все равно убийца?
Гость остановился, очень серьезно посмотрел на Спасского и повторил задумчиво, как эхо:
– Не нарочно… Даже не думая… – И закончил твердо: – Все равно убийца!
Они некоторое время шли молча. Гость был погружен в какие-то свои далекие мысли.
– Вот в детективе, продолжение которого ты мне сегодня не дал посмотреть, – нарушил его раздумья Спасский, – все убийцы – порядочные люди! А фильм, надо сказать, очень неглупый, что редкость для сегодняшнего дня. Прошлая серия закончилась тем, что два главных героя подошли к дому, где на третьем этаже их поджидал убийца…
Спасский вдруг остановился и удивленно огляделся по сторонам:
– А куда мы пришли? Я не понял: мы просто гуляем или куда-то идем целенаправленно?
Гость посерьезнел и кивнул на утопающий в зелени и едва различимый в темноте тусклый квадрат подъезда:
– В этом доме, на третьем этаже, в квартире сорок девять, живет человек…
– Ты что, издеваешься? – перебил его Спасский.
– Я совершенно серьезен, Сережа, – ответил гость. – То, что я попрошу тебя сделать, очень важно для меня. Понимаешь? Очень важно.
Спасский не верил своим ушам.
– Ты что, специально затащил меня сюда ночью, чтобы попросить о чем-то?
– Квартира номер сорок девять, – повторил гость. – Ты отдашь ему вот это… – Он достал из бокового кармана сложенный вдвое конверт и протянул Спасскому. – Отдашь и, ничего не говоря, сразу же уходи.
Спасский отступил назад и покачал головой:
– Никуда я не пойду! Что за фокусы?
– Я очень тебя прошу. Очень. Сделай это для меня. В последний раз.
– В какой еще последний раз? Что за таинственность?
– Я уже сказал: это очень важно для меня. Просто отдай конверт – и все.
Спасский в нерешительности повертел в руках сложенную бумажку:
– Здесь что, деньги?
– Иди, Сережа…
И гость, приобняв его за плечи, тихонько подтолкнул к тускнеющему квадрату. Спасский вздохнул и, негромко матерясь, поплелся в подъезд.
Оказавшись в парадном, он остановился и снова повертел конверт в руках. На нем не значилось ни имени, ни даже инициалов. Поколебавшись, Спасский подошел к почтовым ящикам, висевшим в три ряда на стене, поискал глазами дверцу с цифрой 49 и, зачем-то оглянувшись по сторонам, быстро опустил конверт в широкую щель. Выждав для правдоподобия несколько минут, он бодро толкнул входную дверь и выскочил на улицу.
ГЛАВА 7
Утром следующего дня в квартире у Лосева раздался телефонный звонок. Звонил Гаев. Он не спеша поинтересовался у Федора, как его самочувствие, а потом сообщил, что не только нашел и рассмотрел все фотографии с
– То есть, – в своей обычной насмешливой манере резюмировал Гаев, – если верить вам, можно предположить, что Камолов воскрес, вылез из могилы и пришел в студию именно в тот момент, когда вы в ней находились. А потом без всяких видимых причин и мотивов решил вас убить.
– Это все, что можно предположить? – растерянно спросил Федор, понимая и сам, что запутывается окончательно.
– Нет, не все, – с удовольствием ответил следователь, как будто заранее ждал, что у него попросят с десяток подобных нелепиц. – Еще вариант: человек, который покушался на вашу жизнь, умышленно сделал себе татуировку точь-в-точь как у покойника. Но тогда он заранее знал, что вы отрежете ему кисть руки в момент нападения, а потом, чтобы вы не забыли ее рассмотреть, хладнокровно пошел к вам домой и положил свой отчлененный орган в вашу ванную комнату.
Федор в отчаянии грохнул кулаком по стене:
– Но ведь мне действительно подбросили эту злосчастную руку!
– А с чего вы вообще взяли, что это кисть того, кто хотел вас убить? Быть может, вы отрезали одну руку, а подбросили вам – другую…
– Но зачем?
– Зачем – подбросили или зачем – другую?
Федор растерялся:
– Вы что, издеваетесь?
– Послушайте меня, Лосев. Помните, я говорил вам, что мы не только не приближаемся к разгадке, а, наоборот, запутываемся все больше и больше? Так вот. У меня сложилось впечатление, что мне умышленно отвели роль в этом театре абсурда. С одной только целью, чтобы я никогда не раскрыл это преступление.
– Вы считаете, – спросил Федор с расстановкой, – что это я вам отвел такую роль?
– Где сейчас эта отрезанная рука? – В голосе следователя хрустнул ледок.
– Она… в студии.
– Где? В фотостудии? Интересно, кто же ее без конца таскает туда-обратно?
– Понимаете, я вчера сразу от вас поехал в студию. И там оставил свой пакет… случайно.
– Скажите, почему вы все-таки не заявили в милицию о покушении, а вместо этого сообщили обо всем мне? И в аккурат на следующий день после того, как я сам вас разыскал.
– Вы… Вы меня в чем-то подозреваете?
– Мой вам совет: не пытайтесь меня убедить, что на вас нападал воскресший Камолов. Знаете почему? Потому что в этом невероятном случае единственный мотив для убийства у Камолова – это месть за то, что вы хотели убить его!
– Вы это серьезно?
– Совершенно. А еще лучше: не пытайтесь меня убедить, что на вас вообще кто-то нападал.
Федор горестно замолчал. Единственный его союзник поворачивался к нему спиной.
– Вот что, – сжалился следователь. – Я вас не подозреваю в убийстве друга. Это – чтобы вы с ума не сходили. Но прошу вас: не играйте больше в пинкертонов, не бегайте по городу с отрезанными конечностями и не выдумывайте сами себе страшилки. Знаете… Поезжайте-ка вы в Николаевск. А лучше – в Склянск. Потому что отец ваш, как я выяснил, находится именно там.