Последняя схватка
Шрифт:
Погруженный в свои мысли, он все же заметил, что король и Пардальян снова повернулись к нему. Людовик во второй раз дружески помахал Вальверу рукой, и тот ответил почтительным поклоном,
— Мне кажется, — проговорил король, — что наш двор не очень понравился графу де Вальверу.
И с простодушным удивлением добавил:
— Что же он рассчитывал увидеть? По-моему, о более блистательном окружении ни один монарх не может и мечтать!
— Это правда, сир, — ответил Пардальян, отметив про себя, что Людовик XIII помнит имя Вальвера, — французский двор затмевает своим великолепием все королевские дворы Европы, Можете не сомневаться, что в этом смысле граф де Вальвер оценил его по достоинству. Но граф — из тех людей, которых не ослепляет внешний блеск, Вальвер способен разглядеть то, что скрывается под слоем позолоты, — поверьте, сир, это дано далеко не каждому — и часто убеждается, что прелестная оболочка обманчива. Граф разочарован не зрелищем, которое являет собой двор, — оно воистину восхитительно. Вальвер удручен тем, что увидел за этим фасадом. Вам ведь лучше, чем кому-либо другому известно, сир, какая отталкивающая картина предстала бы перед нами, если бы какой-нибудь кудесник взмахнул волшебной палочкой — и с лиц спали бы эти очаровательные маски.
— Ах, вот в чем дело!.. — задумчиво произнес король. — Если так, мне вполне понятно разочарование графа. Похоже, вы неплохо его знаете.
— Я отчасти воспитал его, — объяснил шевалье. — Я хотел сделать из него настоящего мужчину — и, похоже, это мне удалось. Он мне как сын.
— Теперь понятно, почему он так силен и ловок. Ваш ученик делает вам честь, шевалье, — похвалил Людовик.
И, стараясь казаться спокойным, добавил:
— Он спас мне жизнь. Я ничего не забыл. О, у меня замечательная память.
Король выпустил руку Пардальяна и обратился к Кончини:
— Теперь мы снова добрые друзья, маршал.
Сияющий Кончини согнулся в поклоне. Он собирался рассыпаться в благодарностях, но Людовик, не давая ему вставить ни единого слова, немедленно добавил:
— Если вам угодно, чтобы и впредь было так, прошу вас не забывать, что шевалье де Пардальян тоже принадлежит к их числу. Более того, он — один из моих лучших друзей. Это я говорю вам лично — а также всем тем, у кого может оказаться короткая память.
Подросток произнес это без всякой рисовки, не повышая голоса, и будто невзначай посмотрел на сторонников маршала. Те хорошо поняли скрытую угрозу, прозвучавшую в словах короля, и склонили головы, пряча бессильный гнев за натянутыми улыбками.
А Людовик снова заговорил с Пардальяном:
— Пойдемте в мой кабинет, шевалье, там мы сможем побеседовать спокойно. Здесь слишком много любопытных глаз и ушей…
— А я прошу у Вашего Величества милости дать мне аудиенцию прямо здесь, — живо возразил Пардальян.
— Все, что вам угодно, — согласился король, не настаивая на своем.
Но он был удивлен, потому что именно от милости-то Пардальян и отказался. Понимая, что на то были серьезные причины, Людовик спросил:
— А можно поинтересоваться, почему?
Пардальян посмотрел на него, словно раздумывая, стоит ли пускаться в объяснения. И вдруг решился:
— Сир, придя сюда, я бросил вызов неприятелю. И мне не хочется, чтобы подумали, будто я укрываюсь от врага.
Глаза у короля расширились, в них полыхнуло пламя. Это произошло с молниеносной быстротой. И Людовик спокойно сказал:
— Хорошо, останемся здесь… на виду у наших недругов!
Сохраняя полное самообладание, он властным жестом заставил отступить всех, кто находился рядом. Пардальян улыбнулся и подумал:
«Ого! Да он смелый парень!»
Обманутые в своих ожиданиях придворные отошли подальше. Через несколько секунд Кончини уже снова красовался возле королевы, улыбаясь с уверенным видом, хотя на душе у фаворита было очень и очень скверно… В зале образовался большой пустой круг, в центре которого оставались только король и Пардальян. Все присутствующие снова оживленно заговорили между собой. Казалось, никто не обращал внимания на Людовика и шевалье. Но на самом деле все украдкой следили за ними глазами и отчаянно напрягали слух. И монарх с Пардальяном знали, что это так.
Когда их оставили одних, Пардальян заговорил первым. Он поклонился и промолвил:
— Сир, я просто не знаю, как выразить вам свою признательность. Вы удостоили меня незабываемого приема! Я очарован и смущен.
— А у вас были какие-то сомнения в том, как вас здесь встретят? — усмехнулся Людовик.
— По правде говоря, не было, сир, — признался шевалье. — Ваш отец заверил меня, что я могу смело предстать перед вами в любое время и в любом месте. А король Генрих слов на ветер не бросал. Так что сомнений у меня не было. Но такого, черт возьми, я не ожидал… Право, сир, это слишком… слишком много чести для бедного дворянина…
Король положил ему руку на плечо и очень серьезно произнес:
— Буквально накануне того дня, когда кинжал подлого Равальяка предательски оборвал жизнь моего отца, Его Величество сказал мне: «Сын мой, если вам придется вдруг унаследовать корону, не достигнув совершеннолетия, помните о Пардальяне. Я часто говорил вам о нем, его подвиги приводили вас в восторг. Так не забывайте же об отважном шевалье, и если он когда-нибудь предстанет перед вами, то независимо от обстоятельств примите его так, как приняли бы меня самого, и выслушайте его слова, как выслушали бы мои собственные наставления, ибо говорить он будет от моего имени». Так и сказал… А на следующий день отца коварно убили.
Людовик замолчал, опустив глаза, весь во власти скорбных воспоминаний. Но через минуту, взяв себя в руки, юный монарх поднял голову и продолжал:
— На следующий день я стал королем… а мне было только десять лег. Случилось именно то, чего любящий отец больше всего… боялся. Я вспомнил удивительные слова, произнесенные Его Величеством накануне гибели. И никогда их не забуду. Готов поклясться, что повторил вам речь отца без единой ошибки. Я хочу сказать, шевалье, что, приняв вас так, как вы того заслуживаете, я всего лишь исполнил святую волю великого Генриха. А сам я все еще в долгу перед вами. И пока не знаю, как вас отблагодарить.
Людовик проговорил это с искренним чувством, глаза подростка светились безграничным восхищением. Пардальян улыбнулся и ответил:
— Сир, вы меня уже отблагодарили…
— Нет, — живо возразил король.
— Вы отблагодарили меня вашими словами, которые согрели мне душу, — промолвил шевалье, ласково глядя на подростка. — Но и меня попутал бес честолюбия. А я привык все доводить до конца, и гордыня моя непомерна. Вы с этим согласитесь, сир; ведь, если вам угодно, я сам подскажу, что вы можете для меня сделать, и тогда я буду счастлив и горд.