Последняя ступень (Исповедь вашего современника)
Шрифт:
Но далеконько мы ушли в сторону. Вопрос, помнится, был поставлен об историческом казусе. Как же произошло, что Сталин, продолжая осуществлять предначертания и планы, уже разработанные до него, и разрабатывая новые планы глобальной революции, то есть интернациональные, антироссийские идеи, заслужил в конце концов не благодарность, а ненависть людей, произведших революцию или, во всяком случае, воспользовавшихся ее плодами. Что же произошло после смерти Ленина?
К моменту смерти Ленина все было сделано, все расставлено по местам. Основные государственные органы подавления, руководства, власти находились в руках Интернационала. ЧК (в дальнейшем ОГПУ, НКВД, КГБ), армию и ЦК возглавляли и не только возглавляли, но и контролировали на всех средних инстанциях интернационалисты. К моменту смерти Ленина в этих трех основных государственных институтах в центре, то есть собственно в ЦК, ЧК и генеральном штабе, на уровне высшего руководства, средних руководителей, а равно и на местах, в губерниях, позднее в областях, равно и в военных округах, все руководящие нити находились, мягко сказать, не в русских руках. В тех же самых руках и все средства массовой информации, все газеты, журналы, книжные издательства, от главного редактора до заведующего хозяйственной частью, от Мехлисов, Авербахов, Кольцовых, Стекловых до Богорадов вся пресса, литературная критика, радио, все второстепенные государственные институты вроде профсоюзов, министерств, главков, трестов, торговли, медицины, педагогики — все было нанято и захвачено, все было пронизано, все крепко держалось в руках.
Сразу же можно сказать, что к моменту смерти Сталина (тридцать лет власти) по крайней мере в КГБ, ЦК и армии не осталось практически ни одного интернационалиста. То есть, может быть, были один-другой, даже и больше, но — это было уже не принципиально. Принципиально их не было. Не знаю уж, какими соображениями руководствовался Сталин, отбирая революцию из рук Интернационала и пытаясь сделать ее явлением национальным. Им Россия нужна была лишь как средство, для него она стала самоцелью.
Да, они сами сделали его вождем после смерти Ленина. Может быть, в двадцать четвертом году все еще преждевременным они считали для себя сбросить всякую маску и открыто встать во главе диктатуры. Но и русского ставить не хотелось. Грузин — это было то, что надо. А то, что он будет таким же послушным орудием в их руках, как и его предшественник, — в этом они не сомневались. Ведь предстояли в ближайшее время весьма неприглядные и кровавые акции, вроде истребления остатков русской интеллигенции, создания этих самых трудовых армий, коллективизации, закрытия церквей, сбрасывания колоколов, разрушения национальной архитектуры, изъятия остатков золота у населения. Эту черную работу революции лучше было сделать чужими руками, оставаясь как бы на вторых ролях и обладая фактической полнотой власти на местах, в губерниях, в уездах, в больших и маленьких городах России. А потом хорошо будет оправдываться в глазах коренного населения: «Колокола? Церкви? Колхозы? Лагеря? Так это же — усатый грузин!»
Но Сталин оказался своеобразным орешком, и вскоре об него начали ломаться зубы. Огромным событием было отстранение Троцкого от командования Красной Армией. Для людей, не знавших тайны времени, это было просто новое назначение. Подумаешь, один большевик сменил другого большевика. Но люди, посвященные в тайну времени, сразу же могли бы понять все значение этой будничной акции. Недаром В. Маяковский, во многом — рупор Бриков, если понимать Бриков и в буквальном, и в широком смысле этого слова, тотчас разразился эпиграммой:
Горелкой Бунзена Не заменить ОСРАМ. Вместо Троцкого Фрунзе? Просто срам. [42]Но и Фрунзе, как приверженец мировой революции, мог быть только переходящим звеном. Поскольку была задача отобрать революцию из рук Интернационала и — как лозунг — передать ее в национальные руки, а фактически целиком держать все в своих руках. Сталин, видимо, понимал, что пока революция интернациональна и существуют все эти Коминтерны, то есть высшие революционные органы, с точки зрения которых СССР есть лишь сектор, часть и звено, до тех пор он, Сталин, будет лишь исполнителем чужой воли и чужих замыслов, игрушкой, марионеткой в руках этого самого Интернационала. И что лишь отмежевавшись от пропагандистского мифа о мировой революции и захватив революцию, а вместе с ней и единоличную власть в пределах одной страны, он может стать истинным хозяином положения. Но для этого надо давать и истреблять уже не национальные силы, как это делалось до сих пор, а те самые интернациональные, которые захватили власть в России. Короче говоря, Сталин понял, что он должен захватить власть у захватчиков. В общем-то, почти наполеоновский вариант, только тот ликвидировал республику и превратил ее снова в империю, имея в руках армию, а этот к той же цели шел изнутри, исподволь, расставляя всюду свои кадры и ликвидируя противников.
42
Может быть, кто-нибудь не знает, что горелкой Бунзена называется маленькая газовая горелка в химических и школьных лабораториях. ОСРАМ же — огромная скандинавская, кажется, электрическая компания, освещавшая половину Европы.
В первые годы игра была двойной. Одной рукой он отбирал власть у Троцкого, Каменева, Бухарина, Ягоды, Гамарника и т. д., отдавая эту власть Ворошилову, Тимошенко, Жданову, Щербакову, Маленкову, Абакумову, с другой стороны — взрывал храм Христа Спасителя (чего уж не сделал бы десять лет спустя, когда укрепился у власти как следует), проводил коллективизацию, создавал трудовые армии — лагеря.
Но целенаправленность была очевидной, и только тот, кто не понимал тайны времени, не видел внутренней логики в цепи событий. Ворошилов, в конечном счете, вместо Троцкого. Статья в «Правде» («Ответ товарищу Иванову о возможности построения социализма в одной стране»). Роспуск Коминтерна. Попытка из населения снова создать народ, объединяя его вокруг своего собственного имени.
В середине тридцатых голов он почувствовал свое положение настолько прочным, что можно уже было приступить к массовой ликвидации интернационалистов, то есть тех, кто захватил власть и страну в 1917 году.
Когда говорят о репрессиях, сразу называют тридцать седьмой год. А собственно, почему? Чем тридцать седьмой хуже (или лучше, не знаю уж, как сказать), скажем, года 1919-го? Думаете, в тридцать седьмом году уничтожено больше людей, нежели в девятнадцатом? Или думаете, в период коллективизации меньше уничтожено людей, чем в тридцать седьмом году? Потому же никто не твердит нам про страшные 1918, 1919, 1920, 1921 и т. д. годы, а все твердят про тридцать седьмой? Потому что в 1937 году Сталин сажал носителей власти, нанося последний, решительный удар силам Интернационала и окончательно отбирая у них власть в захваченной и оккупированной ими стране.
Конечно, как и всякие революционные действия, это действие было внешне замаскировано. Процветал в правительстве Каганович, как выразительная и удобная вывеска; пел вовсю свои одесские песни Утесов; зубоскалил Хенкин, лепетала Рина Зеленая; но за этим внешним благополучием шел активный процесс очищения основных государственных учреждений, основных рычагов власти от евреев, и они это прекрасно знали.
Именно про этот год и сказала Надежда Яковлевна Мандельштам в своих воспоминаниях в том смысле, что, мол, «могли ли мы знать, отменяя всякую законность в 1917 году, что мы отменяем ее и для себя». Да, им начинало отмеряться той же мерой. Начали отливаться кошке мышкины слезки. [43]
43
Сталина сейчас безостановочно клеймят как палача, убийцу, кровожадное чудовище. И поделом. Однако попробуйте вообразить себе нашу страну со стоящими во главе ее сотнями и тысячами Якиров, Троцких, Бухариных, Радеков, Зиновьевых, Каменевых, Ягод…
Логично, что Сталин начал заигрывать с религией, открывать церкви, снова учредил патриарха Всея Руси, открыл Троице-Сергиеву лавру, поднимал тосты за великий русский народ, возродил погоны, звания офицеров, генералов, министров, солдат, генералиссимуса, реабилитировал слова «Россия» и «Родина». Я думаю, проживи он еще лет десять-пятнадцать, не исключена возможность, что он провозгласил бы себя императором. Я сам видел еще во время войны, как откуда-то привезли в Кремль огромных двуглавых орлов, которые находились раньше на шпилях кремлевских башен.
К 1953 году власть у Интернационала была отобрана по всем линиям и во всех инстанциях. Но ниже власти — в газетах, журналах, телевидении, кино, музыке, театрах, живописи, здравоохранении, филармониях, Союзе писателей, торговле, педагогике — вся их укоренившаяся и разветвленная масса оставалась, по сути, на местах. Мы видели, как в свое время периферийные массы заполнили вакуум, образовавшийся на месте уничтоженной коренной российской интеллигенции. Произошла подмена. Затем эта новоявленная интеллигенция стала порождать интеллигенцию, ибо, конечно, в консерваторию, в разные театральные, полиграфические, художественные институты легче поступить юноше-москвичу, нежели юноше из какого-нибудь райцентра, из села, из маленькой деревеньки. Провинциальные техникумы и ремесленные училища сделались уделом широких масс русской молодежи Костромы и Саратова, Ярославля и Рязани, Пскова и Новгорода, Чернигова, Полтавы, Барановичей, Чебоксар, Казани, а привилегированные высшие учебные заведения, ВГИК и ГИТИС, консерватория и филологические факультеты продолжали долгое время оставаться верными вотчинами московской, ленинградской, новой советской интеллигенции. Конечно, второе и третье поколение этой интеллигенции были уже не сынки и дочки ювелиров, скорняков, фотографов и портных. Это были уже дети Светловых, Литвиновых, Катаевых, Горбатовых, Дунаевских, Покрассов, то есть дети поэтов и композиторов, художников и дирижеров, скрипачей и хирургов, командиров Красной Армии и разных руководящих работников.