Последняя тайна храма
Шрифт:
О том, что хозяева отправились в паломничество и в доме никого нет, им рассказал знакомый в иерусалимской полиции. Конечно, захват здания где-нибудь у самой Храмовой горы сильнее ударил бы по чувствам мусульман, но и эта вылазка казалась Хар-Зиону значительной акцией.
Он достал из рюкзака ручной фонарь, включил его, и яркий луч запрыгал по полу и стенам. Комната была просторной и скудно обставленной; воздух в ней пропитался острым запахом лака и табачным дымом. В дальнем углу луч нащупал лестницу, ведущую, по-видимому, на крышу; на стене над диваном мелькнул плакат со строками из Корана, написанными белой арабской вязью на зеленом фоне. Резким движением руки Хар-Зион содрал плакат и разорвал в мелкие клочки.
– Ави, осмотри другие комнаты. Верх беру на себя. Ты, Шмуели, пойдешь со мной, – лаконично распорядился он.
Вручив второй фонарь стриженому и захватив рюкзак, Хар-Зион стал подниматься по лестнице, заглядывая на ходу в прилегающие помещения; бледнолицый брел за ним по пятам. Добравшись до верха, лидер налетчиков толкнул металлическую дверь и вышел на плоскую крышу, заставленную телевизионными антеннами, спутниковыми тарелками и солнечными батареями. Над крышей были натянуты веревки для сушки белья. Прямо впереди возвышались купола храма Гроба Господня и шпиль церкви Спасителя. Сзади вздымалась громада Храмовой горы, в самой середине которой сияла на фоне ночной мглы освещенная мощными прожекторами луковица храма Скалы.
– Ибо разбредетесь вы по всему свету, и будут потомки ваши править народами и заселять опустошенные города, – пробормотал Хар-Зион.
Сколько лет он мечтал об этом моменте!.. Когда на Украине его преследовали из-за национальности, когда в армейском госпитале душа и плоть плавились от ожогов – все время он ждал этой минуты. За последние несколько лет многие области – вокруг Назарета, вблизи Хеврона, у Газы – перешли под их контроль, но без Иерусалима это не имело никакого значения. То, что гора Мориа, где Авраам был готов принести в жертву Исаака, своего единственного сына, то, что место, где Иаков мечтал о возведении лестницы к небу, где Соломон воздвиг Священный Храм, то, что все эти места могут оказаться под властью мусульман, причиняло Хар-Зиону почти физическую боль, словно от не затянувшейся раны.
И вот они возвращают принадлежащее им по праву. Разве многого они требуют? Вернуть родину, получить назад свою столицу – Золотой Ерушалаим… Однако арабы и антисемиты отказывают им даже в этом. Мразь – все до одного, тараканы. Вот кого надо бы послать в газовые камеры!
Хар-Зион медленно огляделся, наслаждаясь величественным видом, затем достал из ранца большой сверток ткани с веревками по краям и протянул напарнику.
– Натягивай!
Его спутник подошел к краю крыши и, встав на колени, начал привязывать веревки к торчавшим из бетонного покрытия стойкам. Хар-Зион вынул из кармана мобильный телефон и набрал номер.
– Мы на месте, – глухо сказал он, когда в трубке послышался голос. – Высылай остальных.
Он прекратил разговор и положил телефон обратно в карман. Напарник тем временем закрепил веревки и вывесил на фасад дома бело-синий флаг с гордой звездой Давида в центре. Выпущенная на свободу материя издала, простираясь, легкий свистящий звук.
– Хвала Господу, – произнес бледнолицый, улыбнувшись.
– Аллилуйя, – с торжественным придыханием сказал Хар-Зион.
Лагерь беженцев в Каландии, между Иерусалимом и Рамаллой
Лайла аль-Мадани провела рукой по коротко стриженным черным волосам и посмотрела на сидевшего перед ней молодого человека в узких брюках и футболке с изображением храма Скалы.
– Вас не смущает, что от ваших рук могут погибнуть женщины и дети?
Молодой человек спокойно выдержал ее взгляд:
– А израильтян это смущает? Что, они не убивают наших женщин и детей? Вспомните ДейрЯссин, Сабру, Рафах… Это война, госпожа Мадани, а на войне приходится невесело.
– Выходит, если бы аль-Мулатхам обратился к вам…
– Я был бы счастлив стать шахидом и пожертвовать собой ради блага моего народа.
Юноша был хорош собой, с большими карими глазами и длинными, изящными как у пианиста, пальцами. Он интересовал Лайлу в связи со статьей о похитителях древностей, которую она готовила. В условиях экономической блокады со стороны Израиля расхищение и продажа древностей остались для палестинской молодежи фактически единственным источником дохода. Как обычно при интервью с палестинцами, зашел разговор об израильском гнете, а затем и о террористах-смертниках.
– Посмотрите на меня, – сказал парень, качая головой. – Посмотрите на все это. – Он обвел взглядом убогие комнаты глинобитного дома со сдвоенными лежанками вместо кроватей и маленьким примусом в углу. – У нашей семьи когда-то был виноградник в двести дунумов [15] около Вифлеема. Потом приперлись сионисты и выдворили нас из родных мест. Вот все, что у нас осталось… У меня диплом инженера, но устроиться я никуда не могу, потому что израильтяне отказали в разрешении на работу. Чтобы выжить, приходится продавать краденый антиквариат. И что я, по-вашему, должен чувствовать? Думаете, у меня есть какие-то перспективы? Поверьте, если бы мне предложили принести себя в жертву, я согласился бы не задумываясь. Чем больше их погибнет, тем лучше. Все они виноваты: и женщины, и дети. Я всех их ненавижу. Всех.
15
Дунум – около 0, 1 га
На его тонких губах проступила горькая улыбка, подбородок дернулся, и в глазах зажглась безмерная ярость, смешанная с отчаянием.
Собеседники замолчали, лишь с улицы доносились детские крики. Лайла закрыла записную книжку и положила ее в рюкзак.
– Спасибо, Юнис.
Молодой человек молча пожал плечами.
Дорога на Иерусалим была запружена сотнями машин, выстроившихся в четыре длиннющие очереди перед КПП Каландии. Слева от шоссе, на склоне холма, раскинулись мрачные грязно-серые лагерные постройки, по виду напоминающие огромные загнивающие кораллы. Справа тянулись грязновато-желтые взлетные полосы заброшенного аэропорта Атарот. Процедура досмотра и проверки документов была совершенно бессмысленной: нелегалы спокойно обходили заставу и ловили попутки на другой стороне. Такие контрольные пункты нужны были Израилю не в целях безопасности, а в качестве наглядной демонстрации своей власти над палестинцами. Если перевести израильские законодательные статьи и поправки к ним на обычный язык, то они бы прозвучали так: «Правила здесь устанавливаем мы, и плевать, нравятся они вам или нет».
«Косоминумхум куя иль-Израэлеен, – процедила сквозь зубы Лайла, откинувшись на спинку сиденья и уставившись в потолок. – Хреновы израильтяне».
Прошло двадцать минут, а пробка не сдвинулась и на метр. Лайла вылезла из машины, оставив дверь распахнутой, и принялась хмуро расхаживать взад-вперед, разминая затекшие ноги. Затем достала из салона цифровой «Никон».
– Будьте осторожней, – предупредил ее шофер Камель. Он успел прикорнуть, положив голову на руль. – Забыли, чем закончились съемки в прошлый раз?