Шрифт:
Пролог.
Мое имя не имеет значения.
Имя - всего лишь набор символов.
Имя дается исключительно для того, чтобы было проще понять, о чем в повествовании идет речь. Или о ком. Одним именем можно обозначить огромное множество вещей, настолько не похожих между собой. Например - стол. Стол из дерева, стол из стекла, стол с одной ножкой или четырьмя, какими бы разными они ни были, для всех них уже придумано одно имя.
Сколько еще в мире людей с таким же именем как у меня? Миллион? Два? Все мы абсолютно разные и непохожие друг на друга, с разными интересами и собственным мировоззрением, и каждый из нас был бы полностью уникален, если бы не одна маленькая деталь, которая полностью стирает все наши различия и убивает нашу индивидуальность. Имя.
Мы, люди, дали имя абсолютно всему сущему, думая, что достаточно хорошо все знаем для того, чтобы называть вещи так, как нам хочется. Мы так уверены в том, что знаем все на свете, что на земле уже не осталось ни одной вещи, для которой бы не было придумано имени.
Но думать так - значит ошибаться.
Есть вещи, для которых никто и никогда не придумает имен.
О них никто никогда не узнает и не заговорит. Им не будет приписан ничтожный набор символов, который стер бы тонкую
Но у непознанных вещей нет имен. Они и есть неизвестность.
И как бы их не называли, не изменится лишь одно.
Никто и никогда не узнает, что это на самом деле.
Глава 1.
Все как обычно. Сегодня мой будильник сработал в 6:30, как и всегда. Я встал с теплой и уютной постели и стал осматривать комнату в поисках тапочек, которые я вчера впотьмах отшвырнул в сторону, когда ложился спать. Самая обычная комната, чуть больше девятнадцати метров, с примыкающим к ней балконом. Над балконными окнами повешены жалюзи, окно посередине, с ручкой, то, что открывалось, было обклеено кусками старых обоев, оставшихся с незапамятных времен, кажется, от прошлых владельцев. Под подоконником в комнате стоял складной деревянный стол, который, к слову, был старше меня, а рядом с ним, у стены, стояла моя кровать заправленная белым постельным бельем, все еще приятно пахнущим после стирки. На ее изголовье я пристроил лампу, чтобы вечерами, когда я прихожу с работы, я мог читать книги в нормальном освещении. Напротив кровати расположилась тумбочка со стоящим на ней телевизором, которым я вообще не пользовался, но оставшимся в квартире лишь для того, чтобы в случае внезапного визита гостей они не умерли от скуки. У двери, что вела в коридор, расположилась книжная полка, не такая старая как стол, но уже и не новая. На ней, за несколько лет, скопилась вполне неплохая коллекция книг, которую я регулярно пополнял новыми экземплярами. Посреди комнаты стояла скамья со штангой, так необходимая мне для поддержания моего тела в отличном физическом состоянии. Под ней лежали гантели.
И тапочки.
Я надел их и вышел в коридор.
Слева дверь на кухню. Справа стоял довольно объемный шкаф, в который я убирал свои вещи, а сразу за ним - входная дверь. Прямо напротив моей комнаты расположилась дверь в санузел, в который я и направился. Внутри все было выложено кафелем - с одной стороны зеленой плиткой, с другой - синей. Напротив двери висела раковина и зеркало с полочкой над ней, слева от нее, у стены, расположилась ванна, справа - унитаз, а за ним, возле правой стены, стояла стиральная машина и уже полностью забитая корзина для грязного белья. Я поднял крышку унитаза и справил малую нужду. Затем подошел к раковине и повернул вентиль холодной воды, помыл руки и умылся. Вода ледяная. Я посмотрел на себя в зеркало. Все то же бледно-белое заросшее щетиной лицо, чуть осунувшееся, но еще не постаревшее, с резко очерченными скулами, правильным прямым носом и темно-карими, почти черными глазами. Ежик коротких волос торчком стоял на голове. Я обтер руки о полотенце, висевшее на крючке прикрепленном к двери, и побрел на кухню готовить себе завтрак. Напротив кухонной двери - окно. Под ним стоит круглый деревянный стол на одной ножке и пара табуретов. Слева от стола, в углу, стоит холодильник, на котором налеплена куча всяких магнитов. Каждый из магнитиков символизировал города, в которых мне удалось побывать, или в которых бывал кто-то из моих знакомых, привезя оттуда эти дешевые безделушки. Прага, Париж, Франкфурт, Петербург - все эти названия с цветными картинками громоздились на белой дверце. У стены справа расположился кухонный гарнитур, цвета слоновой кости (правда из-за грязи и пыли цвет слегка изменился, но изначально это была именно слоновая кость), в правом конце которого была встроена раковина. В шкафчике возле окна я хранил всевозможные крупы и сыпучие продукты, среди которых была овсянка. Я отдавал предпочтение той, что не требовала варки на плите в кастрюле, вместо нее я покупал много маленьких пакетиков быстрого приготовления и безобразной кучей сваливал на верхнюю полку. На нижнем шкафу стояла микроволновая печь, ужасно заляпанная пятнами всевозможных блюд, разогревавшихся в ней. Справа от шкафчика с микроволновкой стоит газовая плита, еще более заляпанная, на которой стоял черный чайник со свистком с выцветшим изображением цветочков. Налив в него из крана воду и, поставив кипятиться, я, дабы не терять время зря, вернулся в комнату, чтобы сделать небольшую утреннюю разминку и пару упражнений на растяжку. Спустя десять минут свисток на чайнике зашелся в истерическом свисте, оповещая меня о том, что мой завтрак уже на половину готов. Я прибежал на кухню и выключил конфорку под чайником, затем взял его за ручку в правую руку, а левой рукой начал снимать свисток. Пальцы обожгло, и свисток полетел на пол. Я залил кипяток в заранее приготовленную тарелку, в которую я высыпал содержимое одного из пакетиков извлеченного из шкафа. Подобрав с пола и водрузив на место свисток, я опять пошел в комнату намереваясь включить музыку, чтобы собираться было не так скучно. На столе стоял доисторический дисковый магнитофон, который мне подарили еще в детстве. Рядом с ним стояла коробка с дисками, другие же просто были разбросаны по столу. Я взял первый попавшийся и засунул в плеер, включил и отправился на кухню завтракать. Я достал из холодильника фрукты, которые я хранил там, боясь, что при таком соотношении температуры и влажности (зимой и летом в квартире переваливало за тридцать по Цельсию) они попросту испортятся. Съев свою овсянку и яблоко, и убрав в холодильник пакет с фруктами, я заварил чай из пакетика и съел пол упаковки печенья, а затем отправился в ванную чистить зубы. Я взял с полки под зеркалом щетку и пасту. Выдавил. Почистил. После этого, все с той же полки, взял очищающий лосьон и жирным слоем размазал его по лицу. Смыл холодной водой, вышел из ванной и выключил свет, затем выключил музыку и вернулся в коридор. Открыв ужасно скрипучую дверцу шкафа, на которой отсутствовала ручка, я, снимая прямо с вешалки, начал надевать на себя вещи из "повседневного" комплекта - синие, чуть заношенные джинсы и новенькая рубашка черного цвета. Обул свои единственные ботинки, одиноко стоявшие в углу, и взглянул на время на своем телефон - 7:22, Суббота, 13 Июля. Рассовав по карманам деньги, ключи, документы и телефон я вышел из квартиры.
Подъезд представлял собой убогое зрелище. Каждый этаж, на котором располагались по четыре квартиры, напоминал нечто среднее между ночлегом для бомжей и нормальным жильем. Краска со стен, некогда синяя, облупилась и отваливалась кусками, вместе со штукатуркой. Поверх целых ее участков были намалеваны кривые и уродливые рисунки вперемешку с нецензурной бранью, которые один из моих знакомых называл "наскальной живописью первобытного человека". Лампочки на моем этаже не горели почти никогда, но утром это и не особо мешало, так как на каждом лестничном пролете имелось окно с непрозрачными стеклами. Двери лифта находились прямо напротив двери моей квартиры, и их участь не отличалась от той, что постигла стены. Сам лифтовый механизм ломался как минимум два раза в неделю, и мне приходилось спускаться и подниматься пешком, что, в общем, не совсем приятно, принимая во внимание тот факт, что живу я на одиннадцатом этаже. На мое счастье сегодня он работал исправно, поэтому я подождал пока он довезет меня на первый этаж, отличавшийся от одиннадцатого лишь тем, что там горела лампочка, и я, открыв железную дверь с сломанным домофоном, вышел из подъезда.
Все эти действия я совершал абсолютно каждый день уже не один год. Все было так привычно и понятно, что я даже не задумывался над тем, что я делаю. Все это происходило на автопилоте, без каких либо лишних движений или посторонних мыслей мешающих мне. Все было как всегда. Как обычно.
Самый обычный день.
На улице было очень пасмурно. Тучи на небе были густыми и черными как смола, сквозь них едва пробивался солнечный свет, а темно было так, как бывает в зимних холодных сумерках. Дул сильный ветер, под порывом которого раскачивались темно зеленые кроны деревьев на небольшой аллее перед домом, но он не был холодным. Кроме меня здесь не было ни души. В это время обычно все спят, либо просто не выходят из дома. В такие пасмурные дни у меня поднималось настроение. Я обожаю дождь. Люблю тот самый запах, почувствовав который понимаешь, что дождь пойдет уже совсем скоро. Я стоял на крыльце и вдыхал этот запах. И улыбался.
Справа от подъезда была еще одна дверь. За ней находилась тесная пристройка, чуть выше среднего роста человека, которая, в основном, была забита всяким строительным мусором, мешками с песком и цементом, и различными предметами, назначение которых для меня было малопонятным - левая сторона была просто завалена всем этим. Дверь запиралась на два замка - встроенный и висячий, к каждому из которых нужен был ключ.
Копии этих ключей были у меня. Мне не был интересен мусор, складировавшийся там, но внутри этой темной и сырой комнатушки находилось то, что я действительно считал своим лучшим приобретением. Я открыл дверь. Запах сырости и затхлости ударил в нос и я невольно поморщился. Никак не могу привыкнуть к нему хоть и захожу внутрь каждый день по два раза. У правой стены, под полиэтиленовым тентом стояло то, за чем я и явился сюда. Я сбросил тент и оглядел его. Мой мотоцикл. Это японский эндуро Kawasaki KLX 150, выкрашенный в белый цвет, и имевший четырехтактный двигатель. Очень скоростной и маневренный, хоть уже и не новый. За все то время, что он находится у меня, я ремонтировал его лишь единожды, по своей собственной неосторожности и неопытности повредив его на первых порах, когда он только у меня появился. Я выкупил его у своего старого товарища, которому я давным-давно очень сильно помог, и в благодарность он, за символическую цену, продал мне его. На его руле, аккуратно свернутая, лежала моя красная кожаная куртка. Я развернул и надел ее, и, вынув из ее кармана, надел солнцезащитные очки. Я выкатил мотоцикл на улицу и, повозившись, закрыл дверь пристройки на оба замка. Сев на мотоцикл я уже привычными движениями завел его, включил первую передачу и...
Не знаю, как описать это словами. Когда едешь на мотоцикле, то ты действительно ощущаешь всю прелесть жизни. Ветер дует в лицо и треплет твои волосы. Первые капли дождя, мелкие и редкие, уже падают на тебя. Именно в такие моменты и чувствуешь себя живым. Когда едешь на мотоцикле, то находишься внутри событий, чувствуешь все, что с тобой происходит, видишь все вокруг своими глазами, без преград и препятствий между тобой и окружающей тебя реальностью. Человек, который всю свою жизнь провел верхом на мотоцикле, никогда уже не сядет за руль тесного маленького автомобиля, не только ограничивающего свободу действий, но и сужающего реальность до одних лишь размеров окон внутри машины. Именно это я сейчас и чувствую. Свобода. Я мчался по пустым дорогам, и мимо меня с головокружительной скоростью проносились серые и унылые дома, в темных онах которых еще не горел свет, аллеи, на которых аккуратными рядами высились огромные деревья, нависая над дорогой, улицы и перекрестки, не отличимые друг от друга.
На одном из поворотов я свернул влево и помчался через пустырь, на котором не было дороги, однако, с учетом особенностей моего мотоцикла, предназначенного как раз для бездорожья, это не было проблемой. Пыль из-под колес летела во все стороны, но я не обращал на это внимания. Пустырь был просто огромным, не меньше полутора километров. Слева, вдалеке, были ссыпаны огромные кучи щебня, справа же можно было разглядеть дома и дорогу, по которой я мог бы ехать, будь у меня больше времени и не выбери я самый короткий путь до места, где я работаю. Сразу за пустырем находится жилой квартал, прямо посреди которого расположился рынок, раскинувшись вокруг огромного ангара, внутри и вокруг которого стояли торговые ряды со всевозможными товарами и продуктами, какие только можно себе представить. Так я и ездил каждое утро - по пустырю, а затем сквозь рынок я выезжал на шоссе.
Но сегодня что-то было не так.
Я подъехал на край пустыря и уже стоял на небольшой асфальтовой площадке, заглушив мотор. От входа во внутренний двор меня отделяла небольшая не разлинованная дорога, которая уводила в обе стороны к жилым домам. Слева от меня стояло большое дерево с раскидистыми ветвями и зеленеющими на них крупными листьями. Впереди, за забором, посреди которого стояли ворота с поднятым вверх шлагбаумом, находился вход. Я вижу людей. Их очень много. Все они, кажется, чем-то обеспокоены. Они мечутся, толкая друг друга, носятся в разные стороны, и все это сопровождается невыносимым шумом, каждый звук из которого был бы понятен, если бы все они не смешались в отвратительной какофонии. Вот я увидел бегущую женщину. За собой она тащила маленького взлохмаченного мальчишку, лет семи, который прижимал к груди маленькую фигурку солдатика. Из его глаз катились крупные капли слез. На лице женщины я увидел неподдельный ужас. Мне кажется, будто я ее уже видел. Вслед за ней бежали еще люди. И еще. Все они убегали от чего-то. Я не смог бы пробраться на мотоцикле через эту огромную толпу, поэтому мне пришлось оставить его и пойти пешком. Я решил узнать, что впереди. Я проталкивался сквозь толпу. Боже, этот шум не прекращался не на секунду, отовсюду я слышал выкрики, кто-то звал на помощь, искал потерявшуюся в толпе дочь, выкрикивая ее имя, где-то слышался надрывный детский плач. Тучи над головой стали совсем черными. Я увидел, что впереди, за ангаром, вверх поднимается столп черного дыма, от которого, как мне показалось, и убегали люди. Прямо передо мной споткнулась и упала лицом вниз девушка, на вид не старше меня. На ней был зеленый шерстяной свитер и черные джинсы. Я подбежал к ней и помог встать на ноги.