Последняя тетрадь. Изменчивые тени
Шрифт:
На ближайшей школе ему один из сотрудников заявил: в запрошлом году вы нам докладывали совсем другое!
– Вы мне польстили, – ответил ему Александров. – За два года мы много сделали и могли полностью изменить свои взгляды. Наука, если она подлинная, стареет, и в период подъема – быстро. Не стареет только лженаука.
Известна фраза Николая Ивановича Вавилова: «На костер взойдем, гореть будем, но от своих взглядов не отступимся». И взошел бы, и можно считать, что он взошел, потому что, будучи в тюрьме, под следствием, где его пытали, не писал покаянных писем.
Но люди, знавшие Трофима Лысенко, говорили мне, что и он взошел
Дерево
Приехав в Кневицы, я не нашел ни нашего дома, ни домов соседей. Война все снесла, мир все отстроил заново. Было одно дерево, по расположению оно, казалось мне, вроде бы то, что стояло перед нашим домом. Да и относительно железной дороги вроде бы оно, если считать, что пути железнодорожные не переносили. Но уж больно оно разлапистое, раскоряченное. Может, конечно, внутри этой старой липы есть то молодое деревце, что стояло под нашими окнами, так разве узнаешь. Так и Кневицы. Они внутри меня хранятся, круги детства, как годовые кольца. У дерева оно всегда внутри, его прошлое, оно составляет ствол, новое нарастает вокруг, а того, молодого, никак не увидеть. И мне теперь тоже не увидеть этих милых Кневиц, где прошло детство: полустанок, дощатая платформа, чайная…
То была другая страна, у нее были свои герои, свои враги, свои победы и поражения. Той страны больше не будет, история ее не написана, но она окончена. На ее землях появилась совсем новая страна, с новыми законами, новыми богами, новой географией, адресами, изменили свои названия города, а в городах – улицы. Население стало другим, остатки прежнего народа можно еще найти среди бомжей, на их лицах печать робости, приниженности, они чужие в этой новой стране. Пенсионеры стоят в очередях перед дверьми собесов, пенсионных фондов, в аптеках за бесплатными лекарствами. Что они позволяют себе – безбоязненно поносят губернатора, министров и Президента. Никто теперь на это не обращает внимания.
После смерти художника Кончева выяснилось, что он втайне иллюстрировал Библию, дивные рисунки, ничего общего с его плакатами, и еще сделал несколько икон.
Мы сами чуть ли не семьдесят лет устанавливали культ терроризма. Героизировали наших русских террористов. Улицы в центре Питера называли в их честь – улицы Каляева, Желябова, Халтурина, Веры Засулич, Софьи Перовской. В школах изучали их «подвиги», как они убивали губернаторов, великих князей, царей. Писали о них книги, я сам договаривался с издательством «Молодая гвардия» написать книгу о Кибальчиче. Еще бы – изобретатель, сделал проект реактивного двигателя для полетов! И динамитную мастерскую для убийства Александра II. Его именем назвали кратер на Луне (хорошо, что хотя бы на обратной стороне Луны). Как он мне нравился! Над тем, какой смысл имеют их покушения, убийства, я не задумывался.
Историки мотивируют их действия безвыходностью, мол, им не давали права легально действовать, выступать. Возможно. Однако все равно убийства, взрывы, террор в любых условиях не вызывают сочувствия.
В апреле месяце всегда есть несколько дней, когда по Финскому заливу можно ходить без рубашки; залив еще подо льдом и тянется до горизонта, лыжни разбегаются во все стороны, сахарятся, подтаивают, лучше всего идти по целине. Мы ходили на лыжах, загорая, шли далеко, доходили до рыбаков, они сидят целый день на деревянных ящиках, ловят корюшку.
Когда чествовали знаменитого физика лорда Кельвина, он ответил признанием, что всю его работу за пятьдесят пять лет можно было бы определить одним словом «неудачи», то есть именно они не давали ему покоя.
Поединок
Пророческий дар Достоевского привлекает к нему внимание читателей всего мира. Длится это с прошлого века, нынче он, пожалуй, один из самых актуальных писателей. Можно, впрочем, сказать «самый» и без оговорок, ибо не назвать другого художника, кто так бы владел вниманием, кого так бы обсуждали на всех континентах, как Достоевского.
С огромной художественной силой он поставил перед человечеством вопросы, мучительно-безответные, но на которые отвечать приходится. И, не отвечая, мы все дальше отходим от правды, от добра.
Творчество Достоевского – страстный призыв к состраданию. Униженные, оскорбленные, падшие, люди с угасшей надеждой – во имя их он тревожит совесть. Его тяжело читать потому, что он уличает каждого. Мы чувствуем свою вину, он заставляет стыдиться. Ни одно из его произведений, начиная c «Преступления и наказания», будь то «Идиот», «Подросток», «Кроткая», «Бесы», вплоть до «Братьев Карамазовых», не устарело, наоборот, все они наполняются странной злободневностью, как будто отвечают на события последних лет.
Его читают часто неохотно, как бы заставляя себя, но не читать его нельзя. Без него душа зарастает.
«Преступление и наказание» – первый из пяти романов-трагедий – остается наиболее известным. Этот чисто петербургский роман прост по сюжету и сложен для понимания. Время помогло много в нем прояснить, но далеко не все. Поведение героев, их поступки не всегда ясны даже самому автору. Человек для него тайна, душа человека – арена борьбы, где зло сражается с добром.
Состраданием, милосердием, сочувствием защищает Достоевский права униженной личности.
Милосердие в советское время было осуждено как индивидуальное чувство. Идеологизированное, оно превращено было в институт казенной социальной помощи. Личность освобождалась от обязанности помогать, от отзывчивости, сердечности. Это брало на себя государство. Отделы социального обеспечения занимались бедными, одинокими, больными, инвалидами. Помощь сводилась к материальному началу. Холодный дом собеса. Никаких благотворительных обществ, фондов. Церкви было строго запрещено заниматься милосердием.
Немудрено, что творчество Достоевского было чуждо идеологическим требованиям социализма. Достоевский, как никто, исследовал мир сострадания, самопожертвования и враждебный ему мир идейного насилия, безразличный к страданиям личности.
История Раскольникова – это история немилосердного поведения. История Сони Мармеладовой – воплощение милосердия. Они противопоставлены, они враги, соединенные любовью, несчастным сознанием Раскольникова, долгим путем прощения и раскаяния.
Милосердие не задается вопросами чести. Самопожертвование Сони Мармеладовой, которая идет на панель, становится проституткой, чтобы помочь маленьким своим братьям и сестрам, выше ее чести. Милосердие ее к Раскольникову выше справедливости, ее прощение не останавливается перед тем, что он преступник, что он переступил божеские законы. Она не ждет понимания общества, даже понимания Бога, она следует только велению своего сердца.