Последняя улика
Шрифт:
Александр сделал в блокноте еще одну пометку, поднял взгляд на Крутинина. «Попала в силок птичка, да не та», — вдруг вспомнил он слова дедушки Глеба. И его сокрушенное удивление: «Вон как оно обернулось!» Что хотел сказать этим старик? Неужели Крутинин не виновен и попал в кем-то хитро поставленный капкан? Даже Ферапонтиха, которой он так насолил, погубив двух ее петухов, и та не верит, что Федор мог совершить преступление. Да что Ферапонтиха — вся деревня горой стоит за Федора Крутинина, особенно ребятишки. Все говорят, что не мог он напасть на заготовителя и ограбить. Интересно и то, что сам Дремин, с которым Александр несколько раз беседовал в больнице, категорически отметает обвинение в адрес Крутинина. «За несправедливость, — говорит Дремин, — Федор может и по шее двинуть, ругнуть крепко, но подличать исподтишка, тем более с колом в кустах таиться не станет». Он, же, Дремин, признался, что мечтал убедить Крутинина продать кортик, потом выручить за него большие деньги. Потому, направляясь в Демьяново, и захватил с собой несколько крупных купюр. «Знал, пенсия у Федора небольшая, вот и решил, что он кортик в конце концов продаст. Хотя бы малышне на гостинцы...»
От Дремина узнал Ульянов и о том, что егерь застал их с Федором возле убитого лося. Начал акт составлять, судом да штрафом грозил, вот они с Потехиным и схватились. Федор ругался, конечно, но ружьем не грозил. Ведь лося-то они и впрямь не убивали. Потому до самой деревни и кипятились, калеными словами обменивались. «Ты, знать, сам лося стрельнул, а нас решил подцепить. Погоди, я еще выведу тебя на чистую воду!» — эти слова Федор действительно со злостью кинул в лицо Потехину.
— Однако соседка Крутинина, бабка Ферапонтиха, показывает, что это вы угрожали Федору вывести его на чистую воду, — сказал Дремину Александр во время последней встречи с заготовителем в больничной палате. — Было это во дворе дома Крутинина, вспомните-ка получше...
— Сочиняет бабуся, — настаивал на своем Дремин, — с чужих слов мелет. Да я во дворе Федора в тот день и не был, а по дороге, когда мы с Потехиным и Крутининым в деревню возвращались, старался попридержать язык за зубами. Неровен час вгорячах сболтнешь лишнее, против тебя же оно и сработает. К тому же мне и незачем было в их спор влезать. А тут откуда ни возьмись Венька Урвахин. Появился, под изрядным хмельком. Будто из-под земли вырос, косолапая коротышка. И тоже на Федора с наскоком: «A-а, попался! Свежатинки захотел?» Федор не выдержал и замахнулся прикладом: «Цыц, шавка! Вот двину — мокрого места не останется». Урвахин от него бежать бросился, а потом про ссору Потехина с Федором и разболтал, ну и о том, что грозил ему Крутинин вывести на чистую воду... А бабка Ферапонтиха слышала звон, да не знает, где он. Но ведь тоже своей осведомленностью похвастаться охота. Вот, мол, она какая, все видела, все знает...
— Это понятно. Скажите, а ваше ружье дома? — спросил Александр.
— Где ж ему быть? Над диваном висит.
— В тот день вы стреляли?
— Ни в тот день, ни после, — сморщившись, проговорил Дремин и дотронулся до повязки на голове. — Гудит, дурная, как телеграфный столб.
«Может, волнение гасит, переключает мое внимание на другое?» — подумал Александр и уточнил:
— Зачем же вы брали ружье в лес?
Дремин пожал плечами:
— Да просто так. Для солидности. Можно сказать, для антуражу.
— Стало быть, не стреляли?
— Кажется, пальнул разок, — замявшись, ответил Дремин. — По вороне. Сидела на осине и каркала...
— А что, у сапожника было ружье?
Дремин усмехнулся:
— У Веньки-то? Откуда?! Всю жизнь меняет шило на мыло, из долгов не вылезает. Несерьезный мужик. Подобьет кому подметки за стакан бормотухи, вот, считай, и весь его заработок. На такие доходы не то что ружья — лишних порток не купишь. Нет, Урвахин был без ружья.
— А егерь?
— Конечно, у него оно всегда за спиной...
— Кто же, по-вашему, убил лося?
— Только не мы с Федором, — торопливо произнес Дремин, и снова в его голосе прозвучала тревога. — Лося, товарищ следователь, завалили не мы. Слово!
И все же факты были против Крутинина, хотя что-то удерживало Александра ставить в этом деле точку и направлять материалы следствия в суд. Как могло случиться, спрашивал он себя, что на тесаке, на пне, палке, жестянке с деньгами и на самих купюрах отсутствуют вообще какие-либо отпечатки пальцев? Они же побывали в руках, значит, обязательно должны быть хоть чьи-нибудь отпечатки? Допустим, размышлял он, Крутинин действовал предусмотрительно и стер отпечатки на пне, коле, тесаке и жестянке. Возможно, что деньги он пересчитывал в перчатках. Но в таком случае на купюрах должны были остаться отпечатки пальцев кассиров, выдававших эти деньги, и Дремина, который их получил. На банкнотах же, даже на сторублевке, которой, подвыпив, Дремин размахивал перед односельчанами, никаких отпечатков пальцев не было вообще.
В какой-то момент Александру показалось, что Крутинин искусно морочит им голову, водит следствие за нос. Но, приглядевшись к нему внимательнее, убедился, что тот потрясен происшедшим, искренне переживает свое горе. И что в этом, как выразился Артемьев, канительном деле еще много неясностей. Взять хотя бы пулю, извлеченную из лося. По мнению оружейников, она — не из Крутининского ружья. И вообще, эта пуля вносила в дело полную путаницу. По заключению экспертизы, Крутинин не стрелял из своего ружья примерно с месяц, а лося убили дней десять тому назад. Эта пуля снимала с Крутинина обвинение в браконьерстве. Но тогда зачем она ему понадобилась? Почему он так настойчиво хотел ее заполучить и предоставил следствию?
«Для нас, сынок, тут дело ясное, а для вас — темный лес, — опять вспомнил Александр слова дедушки Глеба. — Федор сейчас сам на себя не похож стал...» Да, судя по рассказам, красивая у него была жена, и Крутинин тяжело переживает утрату. Жаль, что Артемьев перебил старика и тот не закончил рассказ. «Трудная ему досталась в жизни любовь. И большая...» Почему же трудная?..
— Никак ночевать здесь собрался?
Александр оторвался от бумаг на столе, глянул на дверь. На пороге кабинета, держа в руках тяжелую сумку с продуктами, стояла Алла.
— Времени — десятый час, пора бы и про домашний очаг да любимую жену вспомнить.
В голосе Аллы звучал упрек, но по глазам ее Александр понял, что она не сердится.
— Затягиваете раскрытие дела, дорогой лейтенант, — нахмурив брови, нарочито строгим, начальственным тоном добавила Алла. — Как работник прокуратуры вынуждена сделать вам замечание.
Александр пятерней взъерошил свои волосы и вздохнул:
— Разгадка, чувствую, где-то близко, совсем рядом, а вот ухватить не могу.
Алла потерла переносицу, посерьезнела.
— Я бы еще раз хорошенько проверила все факты, — задумчиво произнесла она. — И не только умом и логикой проверила, но и сердцем.
— Хм, сердцем! — Александр спрятал документы в сейф, подошел к жене. — Лучше давайте вашу сумку, дорогая. Так уж и быть — дотащу ее к домашнему очагу.
— Экое, скажите на милость, рыцарство! — воскликнула Алла. — Помнится, когда-то один будущий Шерлок Холмс, говоря своей будущей жене о любви, обещал ей, что всю жизнь будет носить ее на руках. А тут всего лишь — сумку!