Последняя виннебаго
Шрифт:
– Вы тогда уехали в другой город, и я подумала, что, может быть, вы простили меня, но вы ведь не простили?
– Она подошла к столу и вытерла красный кружок из-под стакана.
– Зачем вы это сделали? Чтобы наказать меня? Или вы решили, что последние пятнадцать лет я тем только и занималась, что ездила по дорогам и убивала животных?
– О чем вы?
– Общество уже было здесь.
– Общество?
– Я ничего не понимал.
– Ну да.
– Она все еще смотрела на испачканное красным полотенце.
– Они сказали, что вы сообщили о задавленном
На обратном пути в Финикс я чуть не задавил дорожного рабочего. Он едва успел отпрыгнуть к еще влажной цементной стенке, выронив лопату, на которую опирался весь день, а я ее переехал.
Итак, Общество уже побывало там. Уйдя из моего дома, они поехали прямо к ней. Но ведь тогда я еще не думал ехать к Кэти. Я еще не видел фотографии миссис Эмблер. Значит, уйдя от меня, представители Гуманного Общества сразу отправились к Рамирез, а Рамирез да и газета вообще очень не хотели вступать в конфликт с Обществом. Должно быть, Рамирез сказала им: "Мне показалось подозрительным, что он не поехал на губернаторскую конференцию, а вот теперь он позвонил и попросил биографические данные этой особы, Кэтрин Поуэлл. Живет в доме 4628 по улице Голландца. Он был знаком с ней в Колорадо".
– Рамирез!
– крикнул я в автомобильный телефон.
– Я хочу поговорить с тобой!
– Ответа не было.
Я проехал добрых десять миль, не переставая ругать ее, пока наконец не сообразил, что у меня выключен телефон. Я отжал кнопку и рявкнул:
– Рамирез, куда ты запропала, черт побери?
– Я могла спросить у тебя то же самое.
– Ее голос звучал еще более сердито, чем голос Кэти, хотя и не так сердито, как мой.
– Ты же сам отключил меня и не хочешь сказать мне, что делается.
– А ты решила, что сама все можешь сообразить, и потом свои выдумки сообщила Гуманному Обществу.
– Что?
– В голосе Рамирез было то же недоумение, что и в моем собственном, когда Кэти сказала мне, что к ней приезжали из Общества. Рамирез никому ничего не сообщала, она даже не понимала, о чем я говорю, но я уже так разогнался, что не мог остановиться и закричал на нее:
– Значит, ты сообщила Обществу, что я запрашивал биографические данные Кэти?
– Нет, ничего подобного. Слушай, не пора ли тебе рассказать мне, что происходит?
– К тебе приходили сегодня днем представители Общества?
– Нет. Я же сказала тебе. Они позвонили еще утром и хотели поговорить с тобой. Я сказала им, что ты уехал на губернаторскую конференцию.
– А больше не звонили?
– Нет. У тебя неприятности?
Я отключил телефон и сказал про себя: "Да, у меня неприятности".
Итак, Рамирез ничего им не говорила. Может быть, кто-нибудь в редакции газеты сказал, но навряд ли. Остается утверждение Долорес Чивир, что Общество имеет нелегальный доступ к биографическим досье. "Как это вышло, что у вас нет снимков вашей собаки?" - спрашивал Хантер. Это значит, что они и мое досье прочли. И узнали таким образом, что я и Кэти жили в штате Колорадо, в одном
– Что вы рассказали им?
– спросил я у Кэти. Она стояла там в кухне и все вертела в руках испачканное полотенце, а мне хотелось вырвать его у нее из рук и заставить ее смотреть на меня.
– Что же вы сказали этим людям из Общества?
Она подняла на меня глаза:
– Я сказала им, что сегодня утром была на дороге Индейской школы и собирала материалы по нашей фирме за этот месяц. К сожалению, я вполне могла бы проехать и по Ван-Бюренскому шоссе.
– Про Аберфана! Что вы рассказали им об Аберфане?
– крикнул я.
Она спокойно отвечала:
– Я им ничего не говорила. Я подумала, вы сами все уже рассказали им.
Я схватил ее за плечи:
– Если они опять придут, ничего не говорите им. Даже если они вас арестуют. Я постараюсь, я...
Я так и не сказал, что сделаю, потому что сам не знал. Я выбежал из дома, столкнувшись в передней с Яной, которая шла за новой порцией прохладительного напитка, вскочил в машину и помчался домой, хотя не знал, за что взяться, когда приеду.
Позвонить в Общество и потребовать, чтобы они оставили Кэти в покое, сказать, что она никакого отношения к этому не имеет? Это будет еще подозрительнее, чем все, что я до сих пор делал, хотя и так уж подозрительнее некуда.
Я увидел на шоссе мертвого шакала (по крайней мере так я заявил) и, вместо того чтобы сразу сообщить об этом по телефону, находящемуся в моей машине, поехал к телефону возле магазина за две мили оттуда. Я позвонил в Общество, но отказался сообщить свое имя и номер. И потом я самовольно отказался от двух заранее намеченных служебных поездок и запросил биографические данные некоей Кэтрин Поуэлл, с которой был знаком пятнадцать лет назад и которая могла бы проезжать по Ван-Бюренскому шоссе в то время, когда произошел этот несчастный случай.
Связь была очевидна. А потом им нетрудно было бы установить, что пятнадцать лет назад - это как раз то время, когда погиб Аберфан.
Шоссе Апачей заполняла масса легковых машин - это был час пик - и целое полчище водовозов. Легковушки, видно, привыкли мчаться по шоссе с разделителями, они даже и не думали сигналить, что переходят в другой ряд. Вроде бы они и представления не имели, что такое полоса на дороге. На повороте от Темпе к Ван-Бюрену скопилась беспорядочная масса автомобилей. Я перебрался на полосу автоцистерн.
В моем досье фамилия ветеринара не упоминалась. Тогда досье только входили в употребление, и много было волнений по поводу связанного с ними нарушения прав личности на конфиденциальность. В досье ничего не включали без разрешения самого лица, ни в коем случае не вводили медицинских, банковских данных, так что тогда это были лишь немного расширенные анкеты: происхождение, семейное положение, занятие, хобби, домашние животные. В моем досье рядом с именем Аберфана ничего не стояло, кроме даты его смерти, да еще был указан мой адрес в то время. Но, пожалуй, этого было довольно: в городе было всего два ветеринара.