Последняя загадка тунгусского метеорита
Шрифт:
– А Ленин, Троцкий? Ленин в самом деле умер?
– Ленин умер в самом деле, окончательно и бесповоротно! Это я вам как биолог говорю. А Троцкий, представьте себе, не захотел! Он как услышал от меня, говорит, иди на х.. со своим Эпштейном! Я так его и не понял.
Я тоже не понял Климента Аркадьевича. Но мне ужасно захотелось досмотреть весь этот водевиль до конца, не упуская ни одной подробности!
– Хотите взглянуть на аппарат?
– Да. Он там? Там как будто невысокий такой холмик из тумана.
– К сожалению, придется идти по воде.
И мы пошли по болоту - прямо в сердце гор.
63
Большевики оказались приятными, демократичными людьми. Они с трогательным любопытством расспрашивали меня, как я жил один в тайге, а Луначарский даже блеснул знанием индийского эпоса. Оказывается, Хозяин привез ему в подарок картину "Майтрейя Победитель",
– Нет ли тут места, где поменьше комарей?
Комарей - это слабо сказано. В тайге есть такая штука - гнус, или мошка. Мошка может буквально съесть человека за день. Я проводил их на ближайший сухой, обдуваемый ветром холмик, и пошел назад в домик. Когда стол был уже накрыт, и все приготовились садиться, Надя и Инна еще не пришли. Мне пришлось идти за ними. Если бы не начинало темнеть, я бы их там оставил развлекаться: они поснимали с себя трусы и лизались по очереди, судорожно втягивая морщинистые животы и шевеля кривыми босыми пальцами. Ноги у них были поцарапаны, облеплены хвоей и комарами, так что к столу женщины пришли потрепанные. И мы стали пировать. Отлет был назначен на завтрашнее утро.
Я дописываю отчет при первом утреннем свете, на вершине холма. Домик отсюда виден, как на ладони: вся нечисть еще спит. Прилагаю журнал "Техника - молодежи" за 1973 год. И я уверен: водевиль это или еще какой-нибудь вид театрального искусства - спектакль окончится не скоро, и еще одним действующим лицом будет тот, кто найдет эту тетрадь.
Альтшуллер Н.И. Центральная Сибирь, июль 1928 г.
64
Сальвадор закрыл тетрадь. "И в самом деле, какой-то балаган", подумал он и посмотрел в окно. Там был проспект Вернадского: машины, троллейбусы, прохожие: меньше на этой стороне, больше на той, возле многоэтажных домов. Ветер качал березки возле ограды. Кому-то нужно, чтобы Сальвадор принял правила игры. Сальвадор никак не мог сориентироваться в датах: Альтшуллер читал "Аэлиту" или нет? И Медников был знаком Сальвадору по книгам, не должен был Медников рассуждать об эзотеризме. Потом Сальвадор понял, что думать над этим не следует: это уже игра по навязанным правилам. В это время вернулся Борман.
– Что было дальше?
– спросил Сальвадор.
– Был взрыв. Все остальное вы знаете. Рерих вернулся в Индию дальним путем, через Китай. Во время зимовки ему, скорее всего, удалось уничтожить свидетелей. Потом он остался жить в Индии, состарился и умер у подножия Гималаев, в долине Кулу. Он не захотел лететь в космос.
– А где журнал?
– Где-то лежит. Он все равно такой же, как и в библиотеках. Статьи в нем нет.
– А тот, что был у меня?
– Думаю, в нем тоже статьи нет. Она исчезла во всех журналах сразу после вашего звонка. Никто не смог заметить, как это происходило. Когда журнал попал ко мне в руки, я стал ждать. Когда номер вышел на самом деле, он был такой же. Многие помнили, как готовилась эта статья, но никаких бумаг не осталось. Действующим лицом мне стать не удалось: сколько я ни ходил вокруг этого журнала и всего, что с ним могло быть связано, - все без толку. Я звонил по всем телефонам, указанным в журнале, говорил со всеми авторами, и чего только ни делал еще - все, все без толку. Журнал дожидался вас.
– Но для этого надо было десять лет сидеть на телефоне!
– Во-первых, это осуществимо. Во-вторых, не десять лет, а только два дня. Ракета возвращается.
65
– Откуда вы это взяли?
– От агента КГБ. Была фотография, ее прислал астроном из Бюраканской обсерватории. Между орбитами Земли и Венеры произошел взрыв, похожий на атомный. Нигде, кроме Бюракана, он не зарегистрирован. Этот участок космоса стали фотографировать и получили изображение космического корабля. Такого, как в "Аэлите", в форме яйца с пружинным амортизатором. Естественно, стали искать автора шутки. Чтобы устроить такую шутку, кто-то должен был подсунуть аппаратуре телескопов фальшивую информацию. Технически это очень сложно. Шутника не нашли, а агент решил на всякий случай доложить. В КГБ только посмеялись. И совершенно случайно эта информация попала ко мне, а через два дня позвонили вы.
– А кто вы?
– Я - Борман, Михаил Семенович Борман. Штирлиц, если угодно. Я - не КГБ, я начальник опытно-экспериментального завода. Это опытно-экспериментальный завод, он секретный и имеет свою небольшую службу безопасности. Знаете, что было самым трудным? Уничтожить всех потенциальных свидетелей. Сами видите, об этой истории могло знать очень много людей. Пока все молчит, и думаю, что уже никого, кроме нас двоих, не осталось.
– Это вы хотели меня убить?
– Да, это я хотел. Но теперь у меня другая задача: не убить вас, а убедить. Вспомните слова того китайца: все повторится снова, но уже без нас. Я умру, и останется только эта тетрадь. А если тетради не будет, останется что-то еще. Мне кажется что Альтшуллер прав, и существует какая-то цепь событий, или, вернее, людей, которая не разорвется, пока не дойдет до конца.
– Прежде, чем убеждать, скажите сразу, что вам от меня нужно.
– Я хочу, чтобы вы помогли убить вождей. Может быть, для этого придется поехать в Индию. Там могла остаться какая-то база, может быть, дистанционное управление. Или, может быть, мы пойдем другим путем, это будет видно.
– Теперь начинайте убеждать.
– Хорошо. Давайте определимся и зафиксируем ваш статус. Вы Клеточников Николай Васильевич, люмпен-инженер, бездомный и никому не нужный. Безделье, безденежье, пиво и преферанс. У вас начинает разлагаться психика. Уверен, что вы позвонили просто по глупости. Но вам повезло: вы включились в эту цепь чудес. Или, может быть, именно вам заранее была предназначена такая судьба, не знаю. Теперь у вас появился выбор. Внимание, это очень важно! У большинства так называемых советских людей выбора никогда не бывает, совсем как у кур в курятнике. Ценность представляет собой даже такой, двухвариантный выбор. Иногда говорят даже, что свобода - это свобода выбора. Чем больше вариантов выбора, тем больше свободы. Силы любого отдельного человека ограничены, и для того, чтобы что-то сделать, нужно заручиться поддержкой большей силы, выбрать ту или другую, присоединиться или подчинить себе, или даже вступить в противоборство. Второй вариант - откармливаться далее, можно пивом, можно колбасой: сначала когда хочешь, после свадьбы - в день получки. Вы будете в самом лучшем случае жить в таком курятнике (Борман показал на многоэтажные дома за окном), а скорее всего проторчите всю жизнь в общаге. Вы будете всю жизнь смотреть телевизор.
– Я во многом с вами согласен. Но я не считаю себя советским человеком. Вы обратились не по адресу.
– Но вы согласны, что жизнь лучше телевизора?
– Да, я согласен.
– Прекрасно! Теперь другая сторона вопроса: что именно мы хотим сделать. Вы не считаете себя советским человеком - тем лучше. Думали ли вы когда-нибудь, как это стало возможно? Ваши родители сидели в своей деревне тихо, как мыши, и о таком, что вы сказали, даже подумать не смели. Они только дрожали мелкой дрожью в надежде, что в этот раз в суп отправят не их. Брежневизм есть источник наших свобод. Неужели вы думаете, что в КГБ сидят одни тупые живодеры? Везде люди хотят того же, что и вы: безопасности, порядка, профессионализма, достойной платы за достойное занятие. И так будет, и так начинает быть во всем мире, и у нас тоже - с разной скоростью, но никогда жизнь не улучшается сразу. Она нормализуется постепенно, а вот сорвать этот процесс можно сразу. Наша свобода еще не так сильна, новое появление Сталина может ее разрушить. Эти имена - флаг, люмпены его сразу поднимут. Приличные люди не хотят новых революций. У вас есть шанс из, повторяю, подзаборного инженера сделаться приличным человеком. И у ваших действий будет достойная цель и оправдание.
– И достойное вознаграждение.
– Какая чушь! Посмотрите на меня, я - Штирлиц, и об этом никто знать не должен. И тем не менее я жив, даже руковожу заводом, и никто меня не убирал, не убивал. В этой профессии свои правила, своя технология, и в правила не входит убивать таких, как я или вы. Даже если вы не согласитесь - идите, живите, питайтесь, рассказывайте, кому хотите! Вас даже не посадят в психушку, я позабочусь. Но вы будете иногда вспоминать, что у вас был выбор.
– Я имел в виду оплату. Если уж фиксировать статус, так до конца и последовательно. Если я стремлюсь к свободе, то моей внутренней свободы, моего существования мне достаточно - не важно, считают другие меня люмпеном или нет. Вы должны знать, что для таких людей моральное удовлетворение от общественных дел может быть несущественным. Теперь, если я не таков, то каков же я? И откуда вы знаете, чего я хочу? И что вы можете мне предложить кроме морального удовлетворения?