Последняя загадка
Шрифт:
– Пусть замерзает, станем на коньках кататься.
– А ты умеешь?
– В детстве с родителями ездил в Парк культуры и отдыха. Там раньше дорожки заливали, коньки напрокат давали.
– Не тяжело тебе было кататься? – поинтересовался Волков.
– Это я сейчас толстый, а раньше был стройнее тебя.
– Верится с трудом.
Разговаривая, оперативники продолжали зорко наблюдать за публикой в зале. Вот человек с двумя мощными чемоданами прошел мимо милиционеров. Вот мама с маленькой дочкой не спеша направились в буфет. Вот
Наконец женский голос по трансляции объявил о начале регистрации пассажиров на одесский рейс. Возле регистрационного окошка выстроилась очередь.
– Внимание, Толян, – сказал Волков,
– Не волнуйся, Слава.
Прошло еще минут пятнадцать, прежде чем в одной из пассажирок, стоявшей в очереди, оперативники узнали Веру Куликову.
– Смотри, Толян. – Волков толкнул локтем Дукалиса.
– Вижу, Слава.
Волков связался по рации с Петренко.
– Юрий Саныч, видим Куликову.
– Она одна?
– Одна.
– Будьте внимательны, где-то рядом должен быть Максимов.
Но Максимов стоял в очереди впереди Куликовой. Из предосторожности любовники решили не идти к самолету вдвоем. Когда оперативники передали подполковнику, что видят Куликову, Максимов уже проходил регистрацию. Он держал в руках паспорт на имя Владимира Сергеевича Пашкова. Багаж преступника составляла небольшая туго набитая сумка. Пройдя регистрацию, Максимов направился в сторону накопителя. Шаг его был уверенным и упругим.
– Максимов, стойте! – вдруг услышал преступник.
Оглянувшись, он увидел Петренко с пистолетом в руке. Несколько мгновений Максимов и Петренко смотрели в глаза друг другу.
– Ты? – произнес преступник.
– Да, я.
– Это первая загадка, которую ты отгадал.
– Для тебя она будет последней.
Максимов усмехнулся.
– Пошли. – Петренко кивнул в сторону зала.
Преступник молча развернулся и сделал пару шагов. Но в следующее мгновение он резко дернулся в сторону и мощным движением руки метнул сумку в подполковника. Удар был настолько сильным, что Мухомор едва устоял на ногах. Мгновения, пока подполковник приходил в себя, хватило, чтобы Максимов в два прыжка достиг лестницы, ведущей вниз, в накопитель.
– Стой! – крикнул Мухомор.
Но Максимов уже бежал, перепрыгивая через ступеньки. Мухомор хотел выстрелить, но в накопителе были люди, с которыми секунду спустя смешался преступник.
– Стой! – еще раз крикнул подполковник, вклиниваясь в толпу.
Максимов выбежал налетное поле. Преступник помчался в сторону самолетного ангара. Миновав накопитель, Мухомор оказался на поле и продолжил преследование. Между ним и Максимовым было около тридцати метров, но это расстояние быстро увеличивалось.
– Стой, стрелять буду! – крикнул милиционер.
Он выстрелил, но промахнулся. Максимов забежал в ангар, ворота которого были распахнуты. Десять секунд спустя к ангару подбежал Мухомор. С пистолетом на изготовку подполковник вошел внутрь. Вдруг из-за створки металлической двери выскочил Максимов. В два прыжка преступник оказался возле милиционера. В руках у него был металлический прут, подобранный на полу ангара. Оставалась доля секунды на размышление. Петренко выстрелил. Пуля, попавшая в грудь Максимову, заставила преступника отшатнуться назад. Несколько секунд он стоял, схватившись за грудь рукой, затем качнулся и упал на спину.
Мухомор подошел к раненому Максимову. Тот лежал с открытыми глазами, сжимая рукой, рану на груди. Подполковник склонился и заглянул ему в глаза. Максимов был мертв.
24
Долгожданное потепление наконец вывело город из холодного оцепенения. Горожане с удовольствием прогуливались по заснеженным улицам, после двадцатипятиградусных морозов температура «минус два» казалась весенней. Мегаполис дышал полной грудью, предвкушая скорую радость новогодних торжеств.
Мухомор не зря опасался попадания воды на белорусскую мебель. После инцидента с пожарными столы и стулья в кабинете подполковника пришли в негодность. Дерево ссохлось, потрескалось и изогнулось. Петренко с болью в сердце смотрел на то, во что превратилась обстановка, которой он так гордился. В конце концов подполковник распорядился вернуть себе мебель из кабинета Соловца, а испорченную белорусскую мебель отнести на помойку. Столы и стулья, некогда находившиеся у Петренко, вернулись на прежнее место. Соловец, в свою очередь, забрал мебель из кабинета Ларина, а тот вынес стол и стулья из помещения, занимаемого Дукалисом и Волковым. В результате перестановок, затеянных милиционерами, старшие лейтенанты остались в пустом кабинете, где в углу возле стены сиротливо стоял шкаф, а на стене висел плакат с календарем на фоне ночного Петербурга.
– Докатились, – сказал Дукалис, оглядывая пустое помещение.
– Допрыгались, – согласился Волков.
– Надо что-то делать, а то пока дождемся новой мебели из Управления, сто лет пройдет.
– Согласен.
– У тебя дома есть что-нибудь лишнее?
– Разве что табуретка.
– Одна?
– Если обе сюда принесу, самому на кухне сидеть не на чем будет.
– Дома можно и на диване посидеть.
– Что мы все обо мне? Сам-то что принести сможешь?
– У меня есть столик раскладной, я его для пикников покупал. Сосем новый, почти не пользовался.
– Он же низкий.
– Да, низкий, а что делать?
Дукалис только махнул рукой.
– У меня еще раскладушка в кладовке имеется.
– На кой черт она нам?
– Лежать и сидеть можно.
– Зря мы тогда нашу мебель на дрова порубили, – вздохнул Дукалис.
– Знал бы, где споткнешься, солому бы постелил… В четырнадцать тридцать началось оперативное совещание в кабинете Петренко.