Последняя жертва
Шрифт:
— Это звонили из больницы, — сообщил он, кладя телефон в карман рубашки. — С Ником все в порядке. Место укуса воспалено, это не вызывает опасений, дыхание и температура в норме. У него не наблюдается ни одного из симптомов, что были у Джона Эллингтона. За его состоянием будут внимательно наблюдать, но пока оно, кажется, стабильное.
— А как остальные члены семьи? — спросила я, вспомнив о дохлой змее, которую обнаружила в спальне дедушки.
— У старого доктора Эмблина небольшое сотрясение мозга. Вероятно, он в суматохе ударился головой. Мэнди с детьми в полном порядке. Они все в больнице, но укусов больше ни
— Слава Богу!
— Да уж. Но в наши дни существуют противоядия, применяемые при укусах большинства змей, верно?
— Что касается укусов европейских змей, то противоядие можно найти без труда. Даже у нас в клинике. Стоит взять несколько ампул домой.
— А как насчет этого паренька? — поинтересовался Мэт, указывая на контейнер у себя на коленях.
— Существует противоядие и на яд тайпанов, — заверила я, — но эти змеи обычно встречаются в отдаленных уголках Австралии. Так что этим противоядием запасаются в тех местах. Необходимо выяснить, где оно имеется, и попросить, чтобы отправили в какой-нибудь крупный город Австралии, а оттуда в Лондон. Потом курьер доставит его сюда. Правда, на это уйдет слишком много времени. Мэт минуту помолчал.
— Значит, если одного из нас эта змея сегодня укусит, шансов нет? — наконец спросил он.
Я промолчала, понимая, что так оно и есть.
9
К рассвету ужи благополучно обрели временный приют в нашей клинике. В понедельник утром, если они окажутся здоровыми, мы выпустим их на свободу. Я пообещала, что сделаю это подальше от поселка. Прежде чем покинуть клинику, я достала из холодильника маленький контейнер с противоядием на яд гадюки, решив подержать его в своем холодильнике пару недель. На всякий случай.
Дьявол из преисподней, как окрестил тайпана Мэт, все еще находился у меня. Я высадила Мэта у его дома, вернула ему куртку и поблагодарила за помощь. Сама, вернувшись домой, быстро приняла душ, позавтракала, вновь села за руль и двинулась в путь.
Приют фонда «Эол» [6] находится в окрестностях Бристоля, он создан для передержки рептилий. Этот фонд был основан добровольцами и существует за счет благотворительных взносов. Здесь принимают бывших домашних любимцев-пресмыкающихся: змей, ящериц, черепах. Раненых, брошенных или просто взрослых особей, которые выросли настолько, что хозяева уже больше не в состоянии с ними справляться. В случае необходимости предоставляется и ветеринарная помощь, потом большинство подопечных пристраивают в подходящие места.
6
Эол — в греческой мифологии: бог ветров.
Я узнала о приюте и людях из «Эола» — невоспетых героях ветеринарии, — когда училась на первом курсе ветеринарного колледжа, и с тех пор в меру сил оказывала им помощь. Там всегда были мне рады, потому что помощь в подобных делах лишней никогда не бывает. Намеренная жестокость или просто наплевательское отношение — этого пресмыкающимся всегда достается с избытком, чего они не заслуживают.
Однажды в канун Рождества я работала во вторую смену, тогда в приют доставили бородатую ящерицу — хорошо известное
Это был самый жуткий случай, с каким мне довелось столкнуться, но, к сожалению, далеко не единственный. За годы сотрудничества с «Эолом» я стала свидетельницей ужасных страданий, которых легко можно было бы избежать, если бы люди прочли пару книжек, или побродили бы по сайтам Интернета, или хотя бы проконсультировались в ближайшем зоомагазине.
В приемном покое было слишком многолюдно, как для субботы. Неужели весть о последнем «приобретении» уже облетела округу? Редкий любитель рептилий упустит шанс увидеть самую ядовитую в мире сухопутную змею.
Не успела я подойти к двери кабинета Роджера Теннанта, как она распахнулась и сам Роджер вышел мне навстречу. Мы с ним давно были знакомы; он читал у нас лекции, когда я училась в университете, и его энтузиазм сыграл не последнюю роль в выборе мною специализации. Он, как обычно, расцеловал меня в обе щеки. Он сделал это из лучших побуждений, но мне было неприятно — не люблю, когда люди прикасаются к моему лицу. Вместо того чтобы пригласить в кабинет, он увлек меня вглубь коридора, затем завел в один из смотровых кабинетов.
Я была здесь уже тысячу раз. В приюте два смотровых стола, вдоль стены — широкий металлический стол. На уровне головы, по периметру комнаты, размещены шкафы. На всех поверхностях ни пылинки, инструменты блестят, клетки готовы принять новых жильцов — совершенно обычный смотровой кабинет в обычной ветклинике, может, чуть больше размером. В таком кабинете я работаю каждый день. Исключением был лишь высокий чумазый мужчина, который, вытянувшись во весь рост, крепко спал на большем из двух смотровых столов.
— Шон, просыпайся, она приехала, — сказал Роджер. Проявляя старомодную учтивость, Роджер сразу же взял у меня контейнер с тайпаном, несмотря на то что тот не был тяжелым. С невозмутимым видом, как будто обычным делом было то, что на смотровом столе спит бродяга, Роджер понес контейнер к свободному столу. Я видела, что у него так и чешутся руки открыть его, но он оглянулся на проснувшегося гостя. Мужчина открыл глаза, дважды моргнул, огляделся и сел.
Я никогда не пялюсь на людей. Никогда. Слишком хорошо знаю, насколько неуютно чувствуешь себя под любопытствующими взглядами. Но в ту минуту, когда мужчина открыл глаза, я посмотрела на него и сразу узнала. В жизни он выглядел еще более потрясающим.
Между тридцатью пятью и сорока годами, кавказской внешности: лицо, форма головы; глаза яркие, каре-зеленые. Он настолько загорел, что его легко можно было принять за уроженца Африки. У него были длинные черные волосы, заплетенные в косички, ниспадавшие на плечи. Он был довольно высоким и очень худым. На нем были грязные порванные джинсы, выгоревшая голубая рубашка в клетку, кожаная куртка со следами десятка сражений и сапоги, выглядевшие так, словно он километров сто пробирался в них по джунглям. И это, как я вскоре узнала, было недалеко от истины.