Последняя жертва
Шрифт:
— Нет. Я не думала о красоте. Они были… не знаю. Что-то, чем можно занять руки. Я всегда выращивала цветы и хотела проверить, могу ли делать это по-прежнему. Это как… проверка моего мастерства, так мне кажется.
Мы с Дмитрием снова переглянулись. Вот как. Красота в ее мире отсутствовала. В точности как я говорила ему. Стригой известны своей самонадеянностью, и, похоже, цветы были просто демонстрацией ее возможностей. И еще это было привычное занятие; вспомнить хотя бы, что и стригоем Дмитрий читал вестерны. Став стригоем, человек лишается понятия о доброте
Мы отвели Соню в гостиную, прервав разговор братьев. Соня и Роберт замерли, оценивая друг друга. Виктор одарил нас своей понимающей улыбкой.
— Выяснили, что нам нужно?
Дмитрий бросил на него взгляд сродни тому, какого удостоилась я, попытавшись расспросить Соню.
— Пока нет.
Оторвав взгляд от Роберта, Соня быстро устремилась к выходу на задний двор, но остановилась, увидев плохо залатанную дверь.
— Вы сломали мою дверь.
— Побочный эффект, — вздохнула я, периферийным зрением заметив, как Дмитрий закатил глаза.
Соня открыла дверь и вышла наружу, но тут же замерла и удивленно посмотрела вверх, на безоблачное голубое небо и утреннее солнце, заливающее все вокруг золотистым светом. Выйдя следом за ней, я почувствовала ласкающее кожу тепло. Ночная прохлада еще ощущалась, но, похоже, нас ожидал жаркий день.
Все остальные тоже вышли, но Соня ничего не замечала. Она вскинула руки, как будто стремясь заключить солнце в объятия.
— Это так прекрасно. — Она посмотрела на меня. — Правда? Ты когда-нибудь видела такую красоту?
— Прекрасно, — повторила я.
Почему-то меня охватило ощущение счастья и одновременно печали.
Она пошла по саду, осматривая каждое растение, каждый цветок. Прикасалась к лепесткам, вдыхала аромат.
— Такие разные… — Она разговаривала сама с собой. — Такие разные при свете солнца… — Некоторые в особенности привлекли ее внимание. — Эти не раскрываются ночью! Видите? Видите краски? Чувствуете запах?
Вопросы не были обращены ни к кому конкретно. Мы смотрели как загипнотизированные. Наконец она уселась в кресло, со счастливым видом оглядываясь и явно испытывая избыток ощущений, — конечно, ведь эта красота ничего не значила для нее, когда она была стригоем. Поняв, что это может затянуться, я еще раз предложила Дмитрию немного передохнуть. К моему удивлению, он согласился.
— Это разумно. Как только Соня заговорит, мы отправимся в путь. — Он улыбнулся. — Сидни превращается в настоящего боевого командира.
— Все равно она тут не главная, — поддразнила я его. — Она всего лишь солдат.
— Верно. — Он легко скользнул рукой по моей щеке. — Прошу прощения, капитан.
— Генерал, — поправила я его, чувствуя, как перехватывает дыхание.
Он скрылся в доме, перед этим по-доброму попрощавшись с Соней. Трудно сказать, слышала ли она. Братья принесли из кухни два кресла и уселись в тени. Я предпочла устроиться на земле. Все молчали. Странное было ощущение — хотя и не самое странное из тех, которые мне приходилось испытывать.
Когда чуть позже вернулась Сидни, я ненадолго
— Надеюсь, этого тебе хватит, — заметила она.
Я состроила гримасу и взяла пончики.
— Выйди во двор, когда тут закончишь. Там что-то вроде пикника обреченных… вот только гриля нет.
Она недоуменно посмотрела на меня, но, когда позже оказалась в саду, кажется, поняла, что я хотела сказать. Роберт вынес в сад миску «Чириоуз», но Сидни и Виктор ничего не ели. Я дала Соне пончик, впервые сумев отвлечь ее внимание от сада. Она подняла его в руке, поворачивая так и эдак.
— Не знаю, смогу ли. Не знаю, смогу ли съесть его.
— Конечно сможете. — Припомнилось, с каким неуверенным видом Дмитрий поначалу рассматривал еду. — Он с шоколадной глазурью. Вкусно!
На пробу она откусила чуть-чуть, долго жевала и наконец проглотила. На мгновение закрыла глаза и вздохнула.
— Такой сладкий.
Она продолжала есть, все такими же крошечными кусочками. Чтобы съесть половину пончика, у нее ушла целая вечность, и потом она остановилась. К этому моменту я умяла три пончика, и меня все больше снедало нетерпеливое желание заняться делом. Частично все еще сказывалось воздействие стихии духа, но главным образом мне страстно хотелось помочь Лиссе.
— Соня, — начала я по возможности любезно, в полной мере отдавая себе отчет в том, как разозлился бы Дмитрий из-за того, что я нарушаю его инструкции, — нам нужно кое-что обсудить с вами.
— Мм…
Она не сводила взгляда с пчел, парящих вокруг жимолости.
— У вас есть родственница, которая… ну… какое-то время назад родила ребенка?
— Конечно, — ответила она. Одна пчела перелетела на розу, и Соня не отрываясь следила за ней. — И не одна.
— Формулируй вопрос четче, Розмари, — заметил Виктор.
Я прикусила губу, понимая, что, если разозлюсь, Соня начнет нервничать. И Роберт, скорее всего, тоже.
— Это был тайный ребенок. На его имя был открыт счет, и вы там указаны как доверенное лицо. Деньги на счет переводил Эрик Драгомир.
Соня резко повернулась ко мне, и в ее глазах больше не было мечтательной рассеянности. Несколько мгновений она молчала, а когда заговорила, голос звучал холодно и жестко — не как у стригоя, но определенно недружелюбно.
— Мне ничего об этом не известно.
— Ложь, — проронил Роберт.
— Это даже я понимаю, безо всяких потусторонних сил, — усмехнулась Сидни.
Я проигнорировала их обоих.
— Соня, мы знаем, что вам это известно, и для нас действительно очень важно найти этого малыша… ну, ребенка. — Мы делали кое-какие предположения относительно его возраста, но стопроцентной уверенности не было. — Вы говорили раньше, что беспокоитесь о Лиссе. Это поможет ей. Она должна узнать, что есть другой член ее семьи.
Соня снова переключила внимание на пчел, но я видела, что она больше не наблюдает за ними.