Последствия
Шрифт:
– А можно попробовать?
– На этих дорогах вряд ли. – И тут Льюис привел первый из убийственных статистических доводов: – Ты знаешь, что мы за один уик-энд сбросили на Гамбург больше бомб, чем немцы на Лондон за всю войну?
Он обращался к сыну, но слова его были адресованы Рэйчел. И тут же, как будто откликаясь на его сигнал, Гамбург повернулся к ним своими зияющими ранами. Поначалу картина напоминала виды Лондона, Ковентри и Бристоля, но масштаб разрушений возрастал с каждым ярдом. Ни одного целого здания, только мусор и вереницы людей, бредущих по обочинам.
– Но ведь они сами начали, так, папа?
Льюис кивнул. Конечно. Начали они. Начали, когда ловкий
– Они не похожи на немцев, папа.
– Не похожи.
Рэйчел молчала.
– Видишь те черные кресты? Они обозначают места, где в руинах погребены люди. Более миллиона немцев, гражданских, а не военных, считаются пропавшими без вести.
Льюис посмотрел на Рэйчел, но ее лицо оставалось бесстрастным.
Ладно, молчи, подумал он. Скоро сама увидишь.
Они обогнали семью, еще одну, скарб их умещался в садовой тачке.
– Куда они идут? – спросил Эд.
– Это беженцы, возвращаются в город. Или люди, которых выгнали из дома, чтобы там поселились такие, как мы.
– Мама говорит, что они живут в лагерях.
– Так и есть. Но места для всех не хватает. Каждый месяц мы строим новый лагерь.
Надо бы как-нибудь показать им, что представляет собой лагерь для перемещенных лиц.
– Это такие лагеря, как в “Иллюстрированных новостях”?
– Нет, не такие.
– Но ведь они это заслужили, разве нет? За все, что сделали?
Льюис едва сдержал раздражение. Перевел дыхание. Сыну лучше не знать.
– Папа?
Бредущие мимо люди думали только о самом насущном, о том, как выжить, как не умереть с голоду, о том, что, возможно, самое худшее еще впереди, но помочь им Льюис ничем не мог. Справедливость…
– Да, Эд. Некоторые заслужили.
– Конечно, заслужили, – сказала Рэйчел, впервые подав голос с того момента, как села в машину.
Странная пара – приземистый работяга “остин” и изящный аристократ “мерседес” – прошуршала по гравийной дорожке. Стефан Люберт посмотрел на часы и спустился по лестнице, чтобы встретить новых жильцов. Поправив пиджак, он постарался придать себе вид, полный достоинства и одновременно смирения – комбинация маловероятная сама по себе, а уж для человека его темперамента тем более. Чуть в стороне стояли Хайке и Грета, готовые предложить британской семье свои услуги. Обе заметно нервничали и тихонько перешептывались.
– Они не такие уродливые, как другие англичане.
– Одеты хорошо.
– Бедный хозяин, пытается бодриться.
– А госпожа хорошенькая…
– Но не такая, как наша.
Грета хранила верность памяти своей хозяйки, но Клаудиа никогда не была хорошенькой. Красивой, элегантной, обаятельной – безусловно, но не хорошенькой. А вот фрау Морган, как верно подметила Хайке, именно что хорошенькая, и даже выражение ледяной неприязни не могло скрыть ее привлекательности. Темно-каштановые волосы, широко расставленные, чуточку миндалевидные глаза, маленький рот с пухлыми губами, изящная, но крепкая фигура, оливковая кожа. Откуда она? Наверняка не англичанка. Должно быть, ирландка. Или даже испанка.
– Довольной она не выглядит.
– Наверное, привыкла жить в замке.
Полковник тепло поздоровался с Любертом за руку.
– Фрида хотела вас встретить,
– Конечно. – Льюис оглянулся на Рэйчел: – Это моя жена, фрау Морган.
Люберт протянул руку, но Рэйчел словно не заметила.
– Здравствуйте. – Рука Люберта описала полукруг, указав на женщин, стоявших поодаль: – Моя прислуга. Хайке и Грета. Рихарда вы видели у ворот. Я рекомендую их вам.
Хайке сделала глубокий реверанс, Грета обошлась сдержанным поклоном.
Рэйчел пока не произнесла ни слова. Точно впала в ступор, пока они ехали через город.
– И Эдмунд. – Льюис повернулся и окликнул сына. – Эд!
Пока они разговаривали, Эд свернул на лужайку и теперь носился по ней, разведя руки, как самолет, и изображая рев мотора. Мальчик не понимает, что делает, подумал Люберт и, показывая, что он вовсе не против, рассмеялся. Рэйчел же заметно смутилась.
– Эд! Прекрати! Подойди и поздоровайся.
Она разговаривает, удивился Люберт.
Эдмунд подбежал к ним.
Хайке захихикала.
– Привет. – Мальчик остановился перед Любертом.
– Добро пожаловать в твой новый дом. Надеюсь, тебе здесь понравится.
А ведь Льюис не преувеличивал, подумала Рэйчел, дом действительно чудесный. Он понял это, возможно даже толком не сознавая, в чем особенность дома, просто потому, что чувствовал себя неуютно в этом великолепии. Льюис был свободен и от социальных амбиций, и от материального интереса, которые были движущей силой для большинства его коллег, и бескорыстие мужа прежде очень нравилось Рэйчел, но сейчас эта черта раздражала ее безмерно. Во время устроенной герром Любертом экскурсии Рэйчел оказалась в сложном положении: с одной стороны, нужно показать немцу, что она понимает и ценит культуру, а с другой – каким-то образом обозначить свое недовольство нынешним положением дел. Переходя из комнаты в комнату, давая пояснения, герр Люберт лишь усиливал ее ощущение собственной чужеродности в этом доме. Что бы он ни говорил, она слышала только одно: “Вас здесь принимают, но дом принадлежит мне”. Когда они вышли на террасу с видом на реку, Рэйчел поняла, что с нее хватит. Люберт предложил осмотреть верхний этаж, но она ответила, что на сегодня достаточно, и сослалась на усталость после путешествия. На самом деле усталость давно отступила, вытесненная потрясением от увиденных картин разрухи, но у нее не осталось сил и дальше терпеть компанию этого вежливого и – может, ей так только показалось? – дерзкого немца, в совершенстве, с безошибочным произношением изъяснявшегося на английском. Рэйчел надеялась, что языковой барьер упростит общение и разделительные линии возникнут сами собой, но этот Люберт разрушил ее надежды, так что ей самой придется установить границы, четко и ясно.
Зайдя вечером к сыну, Льюис застал его лежащим на полу. Эдмунд поставил кукольный домик посредине комнаты и уже кое-что поменял в нем: мебель перекочевала наверх, туда, где жила теперь немецкая семья, а куклы – каждая размером с палец – заняли соответствующие места. Две куклы обозначали Люберта с дочерью и три – самого Эдмунда, Льюиса и Рэйчел.
– Пора спать, Эд.
Эдмунд встал и послушно забрался на кровать.
Льюис давно не укладывал сына и не очень хорошо представлял, как это делается. Что от него требуется? Почитать перед сном? Что-то сказать? Помолиться? В конце концов он просто подоткнул одеяло, укрыв и сына, и его тряпичного солдата, Катберта. Ему хотелось погладить сына по щеке, отвести закрывающую глаза челку, но он не решился и ограничился тем, что потрепал куклу.