Последыш
Шрифт:
– Кажется, ты просчитался, - недобро процедил Сван. Франк посмотрел на него недоумевающе, потом тут же перевел взгляд на улицу. Да. Тут он просчитался. Старик, которого гриб и пиво, а также сталь и стрелы, что ждали своего часа внутри кабака (о настоящих людях, что там сидели, ожидая часа, он упоминать не стал, помянув лишь то, что не жалко), должны были сломить еще в зале, не добились ничего - Бьёрн вырвался из дома, широко взмахивая молотом.
– Ну, что, дурак?!
– Озверело рявкнул хевдинг, - что, душа закона?! Стрела в затылок на дороге домой - предложил я. Нет, тебе надо было...
А
Сын хевдинга, ставший хевдингом и удержавший власть не может быть дураком просто потому, что такие не выживают. Думал он быстро. Старик не соображает, что делает, но успеет натворить дел, за которые потом, на тинге, люди спросят с него, со Свана.
– Сколько людей было внутри?
– Спросил он резко. Франк тоже думал быстро.
– Семеро.
– Оба имели в виду своих людей и оба говорили о них, как о канувших в прошлое.
– Сколько у нас внизу?
– Двадцать человек.
– Мало. Поднимай весь хирд. Бегом. Бегом, тварь заморская!
– Франк исчез, как мышь, увернувшаяся от кота.
Дикий. Дикий и одинокий, старый Бьёрн, человек, которому не дали быть человеком, не давали с самого начала, который сам не дал себе им быть, Бьёрн, не знавший в мире людей ни любви, ни тепла, ни веры, ни надежды - только четыре женских ладошки, мамы и Сигрун, только скалы Норвегии, Бьёрн, который пришел в мир чужаком, прожил чужаком, уходил чужаком, Бьёрн, чья лодка давно утонула, бился сейчас с хирдом Свана так же, как бился когда-то на полях...
Как бился всегда. Один против всех. Только теперь это было на самом деле - в просеку, что прокладывал сейчас последний берсерк Норвегии, не рвались теперь его сотоварищи, расширяя ее, а напротив она смыкалась за ним.
Двор бурлил кровью - молодые воины не знали, что такое - берсерк. Они ушли в море. Они ушли в легенду. Они ушли в песни скальдов - и никто уже не знал, что делать с таким гостем из вечно-молодого, кровавого прошлого Северной земли. Ему пытались противостоять - и потому по земле катались умирающие и раненые, короткими, алыми гейзерами била из разбиваемых голов кровь, хруст костей стоял, словно над волчьей пирушкой у заваленного по снегу лося, а старик все сражался.
– Сети!
– Воспел Сван, вострубил, подобно той самой птице, чье имя гордо носил, ибо Сван на языке земель низких значит "лебедь".
"С этого надо было начинать, дурак!" - Подумал франк, но молча прятался за дальним от побоища домом.
Сеть. Сеть. Сеть. Еще. Еще. Еще, еще, суки, еще!
Годы. Годы, пиво и грибы в нем - сети и бессилие берсерка упали одновременно и Бьёрн упал на землю. Он не успел подумать, что убил кого-то невинного - для него это было бы пустым звуком, он не успел порадоваться, что умирает в бою, на родной земле, пусть и не сходив в поход, он просто упал и уснул.
Он проснулся резко, сразу, как всегда - что отличало его от других берсерков, которые, после приступа бессилия, приходили в себя вяло и не сразу, даже вернувшись от границы Валгаллы, где коротали время, ожидая, пока бессилие пройдет.
Он стоял посреди площади горда, голый по пояс, привязанный к огромному, невероятно толстому позорному столбу, со скованными руками и ногами, поставленный на колени, лицом к открытой площадке дома хевдинга,
Судя по всему, изранен он не был - тело ныло и гудело, конечно, его били, как бьют одуревшего быка, смертным боем, но ран он не ощущал. Не достали. Тьфу. Кого стали рожать ваши жены!
– Почему ты не сдох в горах, тварь бешеная?
– Вопрос хевдинга был странен. Тоном, которым был задан. В нем слышалось если и не сожаление, то недоумение. Дескать, вот зачем ты там не сдох, а мне пришлось... Ложь. Вопрос просто глуп. Бьёрн молчал. Он не говорил с людьми. Да даже если бы и захотел, что можно на такое ответить? Хевдинг, у которого не хватает ума понять, что такова была воля богов?! Кого стали рожать ваши жены! Хотя... Они ровесники. Позор. Старая кровь.
– Ты понимаешь, старая ты собака, что ты убивал людей своей крови просто так, пьяный, как последний пропойца, людей, которые не были тебе не то, что врагами, а напротив, даже не ловили тебя, объявленного вне закона, в твоих горах!
"Не ловили, потому, что боялись" - про себя ответил Бьёрн. Он говорил. Он всегда говорил. Его никогда не слышали.
– Ты понимаешь, что теперь я просто обязан тебя казнить?
– Нежно спросил Сван. Чисто лебедь.
"Понимаю. Казнить всегда проще, чем убить. Просто тебе неведома разница" - отвечал старый берсерк. Молча. Все равно они не поймут его.
– Ну, что с тобой делать, гордость округи, последний берсерк?
– Хевдинг издевался. Старался, как мог. Но толпа молчала. Потом загудела. Там были и люди хевдинга, и родные убитых Бьёрном, и их друзья.
"Да что ты можешь сделать, ничтожество" - Отвечал старый берсерк старому хевдингу. По-прежнему не размыкая губ. Да и все равно они были не видны за густыми, длинными усами.
Франк, всматривавшийся в него, как в подлинную диковину - больше берсерка не увидишь!
– ошалело смотрел на шрамы Бьёрна, которыми была покрыта его шкура. Много, много было таких шрамов, под которыми таились те места, ранение в которое всегда значило одно - смерть. Вот, над левым соском, ближе к середине груди. Вот, прямо напротив печени, судя по форме - удар копьем! Вот, по шее, сбоку, где яремная вена! Вот шрам на виске! Вот шрам от бедра до бедра, толщиной в палец - все кишки, должно быть, были на земле! Бред! Бред! Бред!
Дикий. Дикий и одинокий. Вот он, твой последний поход. Глупо? А что в этом мире, где он всегда был попутчиком, которого брали с собой лишь по необходимости, не глупо?
– Вырезать тебе орла? Мало. Устроить тебе прогулку вокруг столба, пока ты будешь наматывать на него свои кишки? Мало. Сварить тебя живьем? Ободрать с тебя кожу, как с палой кобылы? Ну? Выбирай!
– Хевдинг выдал себя. Столько лет. Он ненавидел Бьёрна. Так может ненавидеть лишь тот, кто посмел поквитаться лишь с одним из двух виноватых. Жаль, что Бьёрн не знал этого тогда. Жаль не потому, что тогда бы он остался жив, а не стоял бы сейчас на коленях. А потому, что тень Сигрун, наверное, тоскует в том мире, куда ушла. Неотомщенная.