Послесловие
Шрифт:
И, слава Богу, что умерли и не видят, что происходит сейчас. Умерли с осознанием выполненного долга перед Родиной и соотечественниками, уверенные, что выполнили свой долг, отстояли право на жизнь, никогда больше фашизм не возродится, и то лихое время не вернется.
"Лежите спокойно Коля и Леночка.
Это очень хорошо, что вы не знаете, как по нашим улицам ходят детины со свастикой и читают "Майн Камф", хорошо что не знаете, что нет уже советских людей, как нет звания человек — есть украинцы, белорусы, русские, таджики. Хорошо, что вы никогда не узнаете, что сорок первый вернулся и снова одна нация пытается доказать другой что выше и лучше, что как и тогда Родину поливают грязью и топчут, давят святое, попирая все мыслимые человеческие законы. Что как тогда, одни идут
Хорошо, что вы не знаете, что «благодарные» потомки верят фашистским прихвостням больше чем вам и сравнивают вас с землей, утюжат, как в сорок первом фашисты сравняли целый лес с раненными.
Хорошо, что не слышите, как ваша правнучка ругается с Валей за то, что та, как в годы войны по привычке все складирует запасы съестного, боясь голода, как боялась его все эти годы.
Хорошо, что вы не ведаете той горечи, что испытываю я, наблюдая за происходящим. И кажется мне"…
— Дядя Саша? О чем задумался? — коснулся его Антон, глядя точь в точь, как Николай, чуть исподлобья. И Дроздову на минуту показалось, что перед ним Санин, его самый близкий, самый верный друг, с которым они прошагали Полесье и пережили тяжкие послевоенные годы:
— Мне часто кажется, что в те злые, жестокие годы мы и прожили свои жизни, Коля, все, без остатка. Сколько было отмеряно нам лет — уложились в те кровавые четыре года.
Все, что было до, лишь подготовка, стадия подобная митозу насекомого, готовящегося из куколки превратиться в бабочку. Все что после — анабиоз, в котором лишь сны о тех годах, лишь память об ушедших днях, павших товарищах, лютой ненависти и чистой любви, о верной дружбе. И самые высокие идеалы, и самые низкие пороки — там. Здесь лишь их фантомы, которым неважно наше уважение, как и не страшно презрение.
Для мертвых это уже не имеет значения, но живым необходимо вдвойне, нет — втройне — за них, за себя и за тех, кто будет после нас…
Вы помните об этом, ребята.
Нам больше ничего и не надо…
1 ноября — 1 декабря 2008 г
Зарплата в 45 году на заводах в Москве составляла 600 рублей при двенадцатичасовом рабочем дне. С переходом на восьмичасовой стала 270 рублей. При этом в добровольно-принудительном порядке продолжались делать вычеты из зарплат по Государственному Военному займу у населений. Ежегодно с 42 года рабочие подписывались на сумму равную месячной зарплате и больше. И должны были выплатить эту сумму в течении десяти месяцев государству. Офицеры иногда подписывались до 170 % зарплаты. Хотя при переходе на 8-часовой рабочий день сократил существенно зарплату, выплаты по займу продолжались взиматься по старым расценкам, т. е. в среднем 600 рублей. Стоит прибавить к этому, что зарплата часто задерживалась или выдавалась с большим опозданием. А рабочие тех заводов, что переходили с военной продукции на выпуск промышленную, стали получать в три. А то и четыре раза меньше. Ситуация складывалась плачевная. Доходило до того, что многие не могли выкупить продукты по карточкам — денег не было. Магазины были пусты. Достать продукты питания можно было либо на черном рынке, где цены были втридорога, либо в коммерческих, которых было мало и воспринимались они больше, как насмешка. Одно пирожное в коммерческом стоила месячную зарплату рабочего. Выставленные в витрины деликатесы лишь разжигали злость и аппетит, ведь есть было нечего, а здесь есть что, но не купишь. Дети часто останавливались у витрин и голодными глазами рассматривали кондитерское изделие. Для них недоступно было даже мороженное, что продавали с лотков. Но стоило оно треть зарплаты
Рабочие почти не получали соль, мыло, керосин. Карточка на ребенка до 12 лет составляла: 300 гр хлеба, 6 г жиров, 3 г сахара, 20 г мясопродуктов, 20 круп. Прожить на это можно ровно день, а карточка рассчитывалась на месяц. Для взрослых вес продуктов был больше, но никто не получал по карточкам на мясо именно мясо, как правило отоваривали яичным порошком, овощи и картофель заменяли крупами. На 750 грамм нормы овощей и картофеля выдавали 130 г. пшена. Отпуск промышленных товаров вовсе был как насмешка. Например, за 3 метра материала на пальто, что было положено партийным работникам раз в год, он должен был заплатить 1200 — 1500 рублей, когда зарплата составляла 650 рублей. И это парт работники, а что говорить об обычных гражданских лицах, пришедших с войны солдатах? Все, что было ценного за четыре года войны было обменяно на продукты или продано, люди ходили в чем придется, некоторые из вернувшихся так два года и ходили в форме, не имея возможности переодеться — не во что было.
6 июля 45 вышел указ об отмене спец формы и введении общеармейских званий для офицеров и генералов.
Все жители сельской местности не получали карточек на продовольствие и промтовары. За инвентарем приходилось ездить в город и покупать на свои деньги. При этом колхозник обязан был уплачивать сельскохозяйственный налог, погасить ссуды и задолженности за прошлые года, внести в казну государства налоги и страховые платежи, выработать трудодни. За один трудодень колхозник получал 5 копеек или триста грамм хлеба. Если крестьянин этого не делал, его ждала уголовная ответственность до 8 лет лишения свободы. В итоге нищета колхозников доходила до абсурда и они не продавали излишки, а отрывали от себя, чтобы не попасть в тюрьму. Освобождены от налогов были только семьи инвалидов и погибших красноармейцев, но и эти льготы были отменены 16 октября 1945 года.
Из писем колхозников: "Замечали налоги. Земли дают 0,25 га, а налоги в тройном размере взимают. Я должна сдать 40 кг мяса, 7 масла, 150 штук яиц, 36 пудов картошки. А где все это взять? Хочу уехать из деревни."
"Колхоз за один центнер получает от государства 6 рублей, а покупает у государства хомут за 250 рублей, вилы за 10 рублей, узду за 30. Молока сдает 15 рублей центнер, а жмых покупает по 60 рублей центнер".
В итоге к 46 году все возможности сельского хозяйства были полностью исчерпаны.
Первая была сброшена 6 августа на Хиросиму.
Люди были в шоке, все думали, что война затянется и опять придется жить, как придется: "Еще не успели зажить раны, как снова начались наши мучения". "Когда услышала сообщение о войне с Японией — у меня ноги подкосились, встать не могла. Ведь мы без передышки четыре года впроголодь живем".
Осадное положение в Москве было отменено только 21 сентября 45 года.
21 августа 45 Наркомздрав СССР разрешил изготовлять и отпускать без рецептов средства от головной боли мигрофен, средство от кашля «пектол» и ряд желудочных лекарств.
Центральный дом работников искусства. Выставка открылась 15 октября 45 года.
13 ноября 45
На 45 год в столице обитало 3 759 563 человека. "Летопись Москва Сталинская".
Цены на продукты и промышленные товары по карточкам в простонародье называли пайковыми.
Факт. В январе 45 цены были снижены до 40 % на многие продукты и винно-водочные, табачные изделия. Только в Москве открылось 950 лоточных точек, с которых торговали мороженным, кондитерскими, хлебобулочными, табачными изделиями. Весной того же года появились первые бакалейные лавки.
За прогул или опоздание на 20 минут, работника ждало наказание в виде исправительно-трудовых работ до шести месяцев в 25 % вычетом из зарплаты или заключением до четырех лет. Только с 26 40 по 26 декабря 41 по этому указу было осуждено свыше 7 миллионов человек. 41В 46 еще продолжал действовать указ от 26 июня 40 года. Он будет отменен только 31 мая 48 года.
Газета «Правда» от 11 марта 46 года.
11 июля 46 был введен в эксплуатацию магистральный газопровод. Началась массовая газификация кухонь.