Посмертная маска любви

Успенская Светлана Александровна

Солнце жгло спину. Раскаленное железо плавило пятки сквозь подошву легких матерчатых туфель. Облака наваливались на крыши, цепляясь мягким брюхом за иглу телебашни. Город плавал где-то внизу, в сизой приторной дымке, нехотя ворочаясь, как разбуженный динозавр.

Когда дело было уже после обеда, на чердаке послышались странное кряхтение, мелодичный звон бутылок и чьи-то сиплые матюки. Мы глянули через чердачное окно вниз — это был Косой со своими собутыльниками. Они явно готовились к ночной пирушке с девицами: притащили ящики с пивом, жратву, старый транзистор

и ворох тряпья, чтобы было на чем поваляться. Такой расклад нас не устраивал. По негласному уговору между окрестными пацанами этот чердак был железно наш. На чужие мы не лезли, но и на свой не пускали. Здесь на гвозде, вбитом в стропила, висела старенькая гитара, на которой до распухших пальцев мы упражнялись по вечерам. Здесь мы обычно обсуждали свои дела и скатывали домашку по алгебре. Здесь мы порой пробовали запретных сладостей жизни — курили и пили красненькое, здесь же скрывались от опеки предков и жалились друг другу на жизнь…

— А ну, брысь отсюда, малявки, — цыкнул Косой, увидев наши хмурые физиономии. — Чтоб я больше вас не видел.

— Да пошел ты, — завелся с пол-оборота Игорь Копелян, — сами катитесь отсюда, пока целы. Это наше место!

Игорь вообще-то по жизни был довольно спокойный парнишка, но тут его кавказская натура не сдюжила, и он отчего-то взъелся. Может, оттого, что его тыл прикрывал Эдик Савоськин с его метром девяносто и вторым взрослым по самбо.

У Касьяна от удивления оба глаза сошлись к переносице. Он картинно поднял выгоревшие брови, обернулся к нам, медленно прочистил заскорузлым пальцем слуховой проход и нагло просипел:

— Или это шавка на улице брешет, или я сильно удивляюсь!

Его команда угодливо захихикала. Мы напряглись. Я чувствовал спинным мозгом — будет драка. Нас было только трое, их — пятеро с заточками и велосипедными цепями. Силы были не равны. Я невзначай поднял с пола обломок кирпича, у Эдика Савоськина опасно заходили желваки под кожей.

— Это твоя мать брехала, когда под лавкой лежала, — со спокойной улыбкой парировал Копелян.

— Ах ты, жидовская морда! — сразу же, без времени на раздумья заорал Косой и в запальчивости кинулся на Игоря, однако на полпути наткнулся на железный кулак Савоськина и больно об него ударился.

— Не лезь, — пробурчал Эдик, медленно багровея.

— Мочи их, гадов! — истерически взвизгнул Касьян и вынул из кармана финку. Вся свора как по команде бросилась на нас.

Тут-то мне и пригодился обломок кирпича. Точно завершая баллистическую кривую, он приземлился на лоб белобрысого парня с сальными волосами. В пыль, растертую ногами дерущихся, упала первая капля черной густой крови. Закипел неравный бой.

Отступая, наша троица постепенно подобралась к ящику с бутылками и начала прицельно метать «Жигулевское». В воздухе пряно запахло пивными дрожжами, захрустели осколки битого стекла.

Шайка Косого, избалованная всеобщим страхом, парализовавшим округу при их появлении, не ожидала от нас такой активности. Но в тот день звезды явно благоволили к нам. Минут через пятнадцать чердак внезапно опустел, и мы уже

загоняли в угол мокрого от пива и пота борьбы сильно трусившего Касьяна, который, не видя своих сподвижников, был бы рад убраться восвояси, но никак не мог. Он отступал, хрустя зеленым бутылочным стеклом, и робко приговаривал, вытирая рукавом кровь под носом:

— Мужики, ну чё вы?.. Мы ж пошутили…

Касьян был торжественно взят в плен, связан по рукам и ногам и брошен на гору грязного тряпья. Мы сели неподалеку и, любовно глядя на пленника, стали размышлять, что с ним делать.

— Надрать задницу так, чтоб блестела, и выкинуть отсюда, — добродушно предложил Эдик Савоськин. — Чтоб боле неповадно было.

— А завтра он встретится со своими дружками и сделает тебе то же самое, — сказал Игорь. — Нет, надо, чтобы Косой надолго запомнил. И чтоб не лез больше. Может, запереть его здесь, пусть полежит пару дней, подумает над своим поведением.

Согнувшийся крючком Касьян лежал на куче тряпья и злобно извивался, перемежая униженные просьбы страшными угрозами и обещаниями отомстить. Где-то в темном углу чердака, мрачно поблескивая зелеными зрачками, его причитаниям вторил разнобой кошачьих голосов.

— Нет, ребята, — задумчиво пробормотал я. — Просто избить этого придурка — слишком банально. Надо проявить фантазию, применить творческий подход…

— Ну примени, — ухмыльнулся Копелян. — Ты предложил — тебе и карты в руки.

Меня внезапно осенило.

— Эдик, ты в соседнем подъезде живешь. У тебя валерьянка дома есть? Дуй за ней! Только мигом!

Через пять минут Савоськин вернулся с коричневым пузырьком в руках. Я в это время заботливо снимал с Касьяна его стоптанные кроссовки. Тот угрюмо пинался и, злобясь, от угроз перешел к матерной брани. Его босые желтые ступни молочно светились в полумраке чердака. Кошачий вой постепенно усилился.

Я деловито присел на корточки, смочил валерьянкой носовой платок и нежно и старательно провел им по огрубевшим ступням Косого.

— Ой, ты чё делаешь! Ой, щекотно! Ой, не могу, — заерзал Касьян и засмеялся утробным придурочным смехом.

К месту действия стали постепенно стекаться заинтересованные запахом кошки.

Когда пузырек с валерьянкой закончился, я лениво бросил:

— Пошли позагораем, ребята, пусть Касьян отдохнет.

Как только мы удалились на приличное расстояние, несколько возбужденных кошаков разом набросились на благоухавшие валерьянкой ступни Касьяна и стали их старательно облизывать шершавыми языками.

— Ой, не могу!.. Ха-ха! Ой, мужики, пустите! Ой!.. Ай!.. Щекотно!.. Не могу!.. Ой, не могу!

Выбравшись через слуховое окно на крышу, наша троица мирно улеглась на горячих жестяных листах и продолжила прерванный появлением бандитской шараги моцион. В небесной высоте паутинка облаков образовывала приятный для глаз затейливый узорчик. Солнце жарило вовсю, от его горячих объятий клонило в сон. Монотонный шум города то и дело разнообразили приглушенные вопли Косого, доносившиеся снизу, как будто из-под ватного одеяла.