Посмертный бенефис
Шрифт:
— Вот так весь день и ходит, — пожаловался Кирк, с мрачным видом глядя на своего короля. — Какая тут работа? И думать забудешь…
— Понимаю тебя, — сочувственно хмыкнул я. — Горькая участь миллиардера. Мат через два хода.
— Смеешься все. — Кирк отхлебнул пива прямо из бутылки. Почесав в затылке, аккуратно положил на доску своего короля. — Забрал бы ты ее у меня. На недельку. Надо бы в Гибралтар съездить, а тут — она…
— Премного благодарен, — отмахнулся я. — Излишества вредны во всем, даже в добродетели, как говаривал Анатоль Франс. А
— Как ты находишь время Франса читать? — с завистью проговорил Кирк.
— Ты же для этого находишь. — Я кивнул в сторону бассейна, откуда раздавался полный вселенского эротизма визг.
— Это — другое… — Он задумался. — Тоже, между прочим, штучка — не без легкого налета философии. — Кирк свистнул, и через десять секунд влажная Мисс вплыла в беседку, с интересом глядя на нас обоих. — Посмотри-ка на эту прелесть. — Он сделал круговое движение кистью, и Мисс повернулась к нам своей очаровательной попкой. На обеих ягодицах были вытатуированы какие-то сложные красивые иероглифы.
— Обрати внимание: слева — древнесинтоистский иероглиф, означающий приглашение; справа — обещание незабываемого наслаждения.
— Кто, кроме тебя, сумел это прочитать?
— Я бы тоже не сумел, — признался Кирк. — Знание, передаваемое по наследству. Я стащил ее с яхты одного старого техасского нефтяного хрыча, он-то мне и поведал… Может, наврал?
— Не исключено, — кивнул я. В памяти всплыл другой иероглиф. — Слушай, Кирк… Ты ведь банкир…
— В какой-то степени, — улыбнулся он.
— Что может означать в вашей среде вот такой значок, стоящий возле реквизитов банка? — Я нарисовал ему греческую букву «омега» с чертой внутри.
Кирк долго рассматривал значок. Потом поднял на меня глаза, в которых светился живейший интерес.
— Ты ничего не напутал? Такой буквы, насколько мне известно, не существует…
— Да нет, — пожал я плечами. — Зрительная память, слава богу, хорошая.
— А где ты это видел? — Он был явно заинтригован. — И почему ты связываешь это с банковскими документами?
— Встретил я это в одном контракте, не имеющем, впрочем, ко мне никакого отношения. А стоял этот знак рядом с банковскими реквизитами.
Кирк допил пиво и открыл следующую бутылку.
— В среде банкиров существует, конечно, целая система тайнописи. Но такого значка я не знаю. — Он положил руку на лист и покачал головой. — Означать он может все, что угодно: от кода определенной оффшорной зоны до степени доверия данному клиенту. Если где-то еще встретишь — покажи, вместе подумаем.
— Это — вряд ли, — в задумчивости пробормотал я. — Да и неважно все это. Так — обычное любопытство…
— Да… — Кирк тоже задумался. — Да, обычное любопытство…
10 июня 1996 года. Алгарве, Португалия
Что-то часто в последние дни я начал оборачиваться. Не знаете, почему? Объясню.
Работа, продолжавшаяся почти год, завершена. Документы, фотографии, пленки с записями разговоров — то, что на языке юристов сухо называется «доказательствами вины», — все это систематизировано, разложено по секциям и направлениям и спрятано в тайник, известный только мне. Через несколько дней должен прилететь Сармат и забрать результаты моих трудов. Что он будет делать с документами — его забота. Я, по большому счету, даже не знал, кто его заказчик. И, честно говоря, не очень стремился это выяснить. Тот самый случай, когда от чрезмерных знаний может надолго заболеть голова. Но эти несколько дней…
Если вы когда-нибудь занимались чем-либо подобным, вы меня поймете. Остался последний штрих — передача документов заказчику. Знаете, сколько замечательных агентов — не мне чета — сыпались именно на передаче? Не знаете? Я, откровенно говоря, тоже не знаю. Безусловно: большинство. В эти последние дни начинаешь считать часы, потом — минуты. Нервы натянуты, как поводок для пекинеса, удерживающий разъяренную кавказскую овчарку, и в любой момент могут лопнуть. Тут обычно и начинается полоса неадекватного поведения, приводящая к провалам. Все агенты — люди зачастую очень эмоциональные. Как я, например…
Вот и начинаю я подозрительно коситься на собственную тень. И кажется мне, что движется она то быстрее, то медленнее, чем предписано ей законами физики. В общем, последние дни как-то незаметно начали превращаться в необъяснимый и беспричинный — надеюсь! — кошмар.
Телефонный звонок напомнил короткую очередь из «узи» с самодельным глушителем. Я вздрогнул, лихорадочно схватил трубку мобильного телефона и прорычал:
— Да! Слушаю!
— Привет, шеф! Это я…
Спокойно, это всего лишь секретарша. Бог послал мне Кристину два года назад, когда я уже отчаялся найти алгарвийку, способную мыслить самостоятельно — и при этом не воровать. Собственно, даже способность мыслить меня бы, пожалуй, устроила.
Кристина же умела все, что должен уметь хороший секретарь. Плюс многое, чего не умел я сам. Если быть до конца откровенным, то мои функции в фирме — как администратора и единоличного владельца — уже давно сводились к подписанию контрактов и чеков. В мое отсутствие она каким-то образом умудрялась обходиться и без этого. Теперь вы понимаете, почему она зарабатывает больше, чем расфуфыренные секретари крупных международных компаний? А вовсе не потому, о чем вы сперва подумали…
— Здравствуй, золото мое. Соскучилась? Думаю, что не очень. Наверное, просто забыла, как я выгляжу.
— Потом пошутим, шеф… — Голос встревоженный. Что бы это значило? — Приходили три иностранца. Ищут вас.
— И что в том страшного? Почему тебя это взволновало?
— Интуиция, шеф. Обычная женская интуиция. На коммерсантов они похожи не более, чем я — на мать Терезу.
— А на кого они похожи?
— Извините меня, шеф. Я никогда не лезла в вашу жизнь и не интересовалась, чем вы занимаетесь — помимо фирмы. Они похожи… Да, они похожи на служащих похоронного бюро. Три здоровенных грустных парня с мертвыми глазами.