Посмертный бенефис
Шрифт:
Удачи тебе, Сармат. От всех родителей мира — удачи тебе. Нет на Земле ни одной матери, ни одного отца, которые не желали бы своим детям счастливой жизни в мире, чистом от наркотиков. И ты, Сармат, — гарантия этой чистоты. Удачи тебе.
14 июня 1996 года. Квартейра, Алгарве, Португалия
Дела у меня действительно были. Не то чтобы очень обременительные, но — важные. Если перебираться в Москву, то нужны какие-то деньги, хотя бы на первое время. Увы, мои банковские счета никогда не были столь внушительными, чтобы я мог позволить
Поэтому через несколько минут после прощания с Сарматом я позвонил Алмейде — знакомому маклеру из агентства недвижимости — и выставил свою квартиру на продажу. Затем связался с Кристиной и предложил ей выкупить — в рассрочку, разумеется, — мою фирму. Кажется, мое предложение вызвало у секретарши состояние, близкое к коматозному. Несколько минут она бормотала что-то нечленораздельное, и я дал ей время подумать. Недолго, два-три дня. Думала она значительно быстрее, чем обычные секретари, и перезвонила мне уже 15 через несколько минут. Звонким, но нетвердым голосом человека, неожиданно получившего власть, она сообщила мне, что принимает мое предложение и в понедельник готова перевести на мой счет первый взнос — двадцать процентов стоимости. На том и порешили.
Оставалась мелочь. Собрать и упаковать вещи, проститься с друзьями. Попытаться разыскать Кирка и закатить прощальный ужин. Желательно — на его яхте. Полюбил я ее.
Я медленно ехал по центральному проспекту Квартейры, мысленно прощаясь со ставшими вдруг такими родными магазинчиками, кафетериями, ресторанами. Припарковав машину недалеко от набережной, зашел в бар к Тейшейре. Его на месте не оказалось. За стойкой стояла высокая стройная мулатка с задумчивым взглядом.
— Добрый вечер, — едва ли не шепотом проговорил я, чтобы не выводить ее из полудремы.
Мулатка вздрогнула, широко раскрыла глаза и улыбнулась мне так, что где-то внутри заурчало мужское начало. В ее улыбке было столько эротики, что Памела Андерсон, увидев ее, утопилась бы от зависти прямо на пляже Малибу.
— Тейшейра когда появится? — спросил я.
— Появится, — пропела мулатка. — А сеньор что желает?
— Сеньору стакан сангрии со льдом, — улыбнулся я.
Она налила мне сангрии и полезла под стойку за льдом. Я судорожно сглотнул, тщетно пытаясь отвести от нее взгляд. Несколько минут спустя стакан скользнул по стойке в мою сторону. Холодная сангрия проникла в мой желудок, и там, казалось, что-то зашипело. Я успокоился. На экране телевизора Кевин Костнер поднял руку в прощальном приветствии. Суровый вояка, не знающий слов любви. Я, как сумел, повторил его жест, расплатился и вышел.
Но что это? Уже полночь, а «Ситас» светится, как рождественская елка. Оборудование еще в машине. Можно послушать.
— Срочно! Через четыре часа у меня на вилле! Ты соображаешь, что происходит?! Гроссмейстер прилетел специально, бросил все! Кайхан с тобой?
— Да. А где Брык? Ведь он его засек!
— Черт его знает, этого урку! Телефон в его машине не отвечает. Поверь мне, это очень дурно пахнет! В четыре ноль-ноль. Кайхана мне — живого или мертвого. Только через него могут выйти на нас. Все. До встречи…
Все ясно. Надо срочно звонить в Севилью. Последний аккорд. Набираю номер.
— Алло! Интерпол. Агент Идальго слушает.
«Вах!» — сказал бы я, если бы был грузином. Так вот кто заказчик!
— Алло, добрый вечер. Мне необходимо связаться с Сарматом.
— Поздно. Самолет вылетел час назад. — Легкое замешательство. — Вы человек из Виламоуры? Это вы работали на него?
— Да.
— Что-то срочное? Не стесняйтесь, говорите открытым текстом.
— Есть шанс накрыть их всех в одном месте, — начал я — и замолчал. Четыре рослые, широкоплечие фигуры закрыли мне весь обзор, и ленивый, даже какой-то томный, голос процедил над самым ухом:
— Слышь, командир, ручки на руле сложи. Только резких движений не надо — у меня пушка с глушителем. Вот так, умник ты наш.
Дергаться было бессмысленно. Четыре мордоворота затолкали меня на заднее сиденье джипа «Тойота» (знакомый автомобильчик!) и зажали так, что стало трудно дышать. На голову нахлобучили какой-то дурацкий бумажный мешок, что еще больше затруднило дыхание. Затем джип тронулся. Насмотрелись боевиков, гангстеры сраные!
Ехали мы недолго, минут десять-двенадцать. Я старался считать все повороты и, когда мотор заглох, был почти уверен: меня привезли на виллу Божко. Плохо. Если Божко пустил на виллу этих оболтусов, — значит, земля действительно горит у него под ногами. Следовательно, никто не будет со мной миндальничать и вести тонкие психологические беседы, как то принято в шпионских фильмах.
Черт, как хочется на яхту Кирка! Уплыть в Мексиканский залив и нырять весь день за раковинами, а по вечерам пить ямайский ром и кувыркаться в каюте со всякими караибками и доминиканками. Где все это, Господи? Зачем я здесь? И почему эти милые юноши так недружелюбно на меня смотрят?
Все, хватит соплей! Надо думать… Они знают, что я куда-то звонил, но не знают, что я успел сказать. Значит, перестрахуются. Божко перенесет общий сбор на более раннее время. И — свалит. Обидно. Их потом не найти. С такими деньгами можно скрыться, купив себе небольшую планету. Кто-то должен их остановить.
Я вжался в спинку сиденья, отгоняя мысль, очевидную по своей простоте и безысходности. Кто-то… Помощи ждать неоткуда. Сармат — в свободном полете между. Севильей и Москвой. Незнакомый мне Идальго — в Севилье. Один. Ты, старик, один. Против всей этой своры позорных волчар. Без оружия. Хорошо хоть, что эти дебилы настолько самоуверенны, что не сочли нужным надеть на меня наручники. Правда, две натруженных клешни так сдавили руки, что я их не чувствую, но все же это — не кольца из нержавейки.
Меня едва ли не внесли в каминный зал. Бросили в кресло и — о чудо! — отпустили. Чьи-то заботливые, но отнюдь не материнские, руки сдернули с меня колпак.
Прямо передо мной, за столом, заваленным бумагами, сидел Божко. Казалось, он смотрел сквозь меня — смотрел в вечность. Так смотрят покойники. Или — на покойников. Я вздрогнул, заерзал в кресле, пытаясь взять себя в руки.
По обе стороны от Божко разместились: Роберт — прямой, строгий — и Кайхан — очень недовольный и подчеркнуто независимый. Позади Кайхана, казалось, дремал человек размером с беременного мастодонта и с наивным лицом ребенка. Персонажик — тот еще…