Посмертный бенефис
Шрифт:
— Вам нельзя, генерал…
— А еще мне нельзя заниматься тем, чем я занимаюсь последние годы. Все в порядке, майор. Тащи кофе.
Хантер… Главная профессиональная удача в жизни… Главное разочарование…
Пять лет назад, когда новорожденная страна в эйфории кричала о рае на земле уже через 500 дней, когда жэковские сантехники с позеленевшими от водки и блеска заморских денег глазами бросились в последний крестовый поход за арабскими колготками, когда в подворотнях и подвалах-«качалках» ежесекундно, точно инфузории простым делением,
— Все?
— Все, Дед…
— «Бесперспективность дальнейшей службы»?
— Да.
— Министр подписал?
— Да.
— Не думал, что у тебя кишка окажется такой тонкой.
— С кишками у меня все в порядке. Очень не хочется лезть в то дерьмо, которое вскоре всем вам придется разгребать.
— Объяснись. Конкретней.
— Начинается эпоха Большого Передела, и силовые структуры — ты, Дед, и тебе подобные — станут предметом большого торга. Не все политики — подонки, но у подонков больше шансов в этой драке. И станет тобой руководить бывший комсомольский лидер, фарцовщик по образованию и растлитель малолетних по складу ума. Они считают себя гарантами прогресса, а тебя — пережитком тоталитаризма, нуждающимся в срочном перевоспитании. Ая не хочу, чтобы меня воспитывал какой-нибудь моральный урод!
— Ладно, уймись! Народный трибун… Чем думаешь заниматься?
— Съезжу в Португалию на несколько месяцев, отдохну. Душно мне здесь.
— В Португалию? По местам трудовой славы?
— Не без этого, Дед, не без этого…
— Ладно. Отпускаю без всяких условий, но если вдруг возникнет такая ситуация, что без тебя не обойтись, — обращусь. Поможешь?
— Ситуации моделируются людьми… У меня что, есть выбор?
— Ты прав. Выбора у тебя нет. Так что все твои зарубежные легенды остаются в силе. Все. Свободен.
И он ушел. Человек, чья работа являлась учебным пособием по современной разведке. С тех пор они не виделись. И вот — «…ни малейшего шанса выжить…»
Хантер сделал свое дело… И — ушел. Не сегодня — завтра Интерпол, вооруженный собранными Хантером документами, приступит к планомерному и последовательному разгрому божковского наследства. Начнутся аресты, процессы — все то, что является логическим завершением его работы. Венцом карьеры… Терновым…
Дед подумал, что надо бы сообщить обо всем бывшей жене Хантера. Ох, тоска…
5 августа 1996 года. Керчь, Украина
Дверь бара с шумом отворилась. Какой-то человек быстро прошел по тротуару — и растянулся на дороге, аккурат перед машиной. Костя резко нажал на тормоз и с удовольствием отметил про себя, что очень вовремя поменял колодки. Красавица «Омега» встала как вкопанная. Костя в задумчивости посмотрел на пьяницу и повернулся к Зурабу:
— Сиварь какой-то. Пойди, дай ему пенделя.
— Я, брат, и ходить-то не могу, а ты — пенделя…
Поставщик не появлялся уже две недели. Уличные «дистрибьюторы», сами, как правило, законченные наркоманы, оборвали Косте телефон.
В Керчь пришла большая ломка. Угроз наркоманов Костя не боялся. За ним стоял Брык, а это — силища! Правда, «силища» тоже уже два месяца как не давал о себе знать, но такое случалось и раньше. Костя открыл дверцу, подошел к любителю спиртного.
— Вставайте, граф!
— Брат, дай руку…
Поморщившись, Костя протянул ему руку — и чуть не заорал от боли. Рука его, казалось, попала в железные тиски. «Пьяница», совершенно трезвый парень лет тридцати, деловито, даже как-то «буднично» защелкнул наручники на Костиных запястьях.
— Пойдем, брат Константин, вон в ту машину. — И кивнул в сторону серой «Волги».
Костя обернулся — и совсем сник: Зураб лежал на капоте, руки за спиной, в наручниках, а здоровенный парень вытаскивал из-за ремня «браунинг». Все. Приехали.
Гели будет обыск дома — приехали надолго. А обыск, конечно, будет. Это не простые керченские менты, эти — явно покруче.
5 августа 1996 года. Москва
Султан аккуратно припарковал джип рядом с машинами своих земляков. Внимательно осмотрел площадь перед рынком, снял с заднего сиденья сумку, открыл дверцу, вылез… Зашел в кафе, и, кивнув повару Мамеду, уселся за столик. К нему подошел Гелани, хозяин кафе.
— Салям алейкум, уважаемый!
— Алейкум ассалям, дорогой! Как дела?
— Как семья? Дети?
— На все воля Аллаха, уважаемый Султан! Все в порядке. А у тебя?
— Тоже нормально, хвала Аллаху. Для меня что-нибудь есть?
— Пока нет, но еще рано. Сейчас принесу чай, сыр, лепешки. Посиди, подожди.
В кафе вошли двое, заказали чай, печенье, сели. Русские. Султан поморщился. Нельзя сказать, чтобы он не любил русских, нет. Но любой азербайджанец в Москве знал: Султан — сын очень авторитетного человека, одного из самых богатых людей в республике. А для русских он — пустое место, чурка с рынка. И никакой джип не в силах изменить это отношение.
Время истекло. Уже никто не придет. Султан обернулся — русские тоже уже ушли. Он бросил на стол десять долларов — Гелани любит доллары, — встал и пошел к джипу. Протянул руку к дверце — и вдруг какая-то сила подняла его в воздух и бросила на заднее сиденье.
Он оглянулся. Справа и слева от него сидели двое любителей чая с печеньем. Третий сел за руль.
— Что, уважаемый Султан, много денег в сумке? Сколько же ты, мразь, купил бы на них наркоты?
— В сумке полмиллиона долларов. Она ваша, а я и не приходил на рынок, идет? Берете сумку, вылезайте, а я прямо отсюда уезжаю в Баку.
— Другой расклад, Султан. Сумку-то мы берем, но ты садишься лет на восемь. Как минимум. Уловил?
— Вы что, богатые? Или совсем дурные?
— Мы, Султан, честные. Ты не знаешь, что это такое. В лагере у тебя будет время — возьми словарь, почитай.
— Да вам лечиться надо! А если жена узнает, что от таких денег отказался — не боишься?
— Нас набирают из холостых и неизлечимых.
«Влип, — подумал Султан, — это не менты. С этими ни Аллах, ни отец не помогут».