Посмертный образ

Маринина Александра

– Пусть он отдаст ключи, – упрямо повторил Вазнис, глядя куда-то в пространство.

– Но у меня их нет, – подал голос Смулов. – Их забрали работники милиции. Так что вам в любом случае нужно обращаться к ним, а не к нам.

Вазнис медленно поднялся с кресла, и Стасова поразило, какого он оказался огромного роста. Самому Стасову до двух метров не хватало четырех сантиметров, и он уже давно, еще со времен детства, забыл, как можно стоять и смотреть человеку в глаза, не наклоняя при этом голову вниз. Старый латыш смотрел на Стасова в упор своими маленькими серыми глазками, и тому в какой-то миг стало жутко от той враждебности, которая выплеснулась на него через эти серые щелочки. Затем Вазнис неторопливо

повернулся к Мазуркевичу, окатив и его холодным взглядом. И наконец перевел глаза на Смулова, неподвижно сидевшего в кресле у стола.

– Это ты ее убил, – сказал он громко и внятно. – Если бы ты не снимал ее в своих сраных фильмах с этими сраными ужасами, она была бы жива. Это ты виноват. Ты.

Все оцепенели от неожиданности, и никто даже не заметил, как Валдис Вазнис покинул кабинет Михаила Николаевича Мазуркевича.

* * *

– Что Вазнис имел в виду? – спросил Стасов, усаживаясь поудобнее и закуривая. – В чем он считает вас виноватым?

Они со Смуловым спустились на второй этаж в кабинет Стасова, все еще находясь под впечатлением последней реплики отца Алины.

– Видите ли, он вообще был против того, чтобы Алина снималась в русских фильмах. А уж в триллерах-то тем более. Валдис – человек старой закваски, он этого жанра не понимал. Он считал, что нельзя своими руками создавать ужасы, творить их, иначе эти ужасы остаются в реальной жизни и губят человека. Понимаете, он верил в это. Он ведь почти не разговаривал с Алиной последние годы.

– Не разговаривал, а за наследством прибежал, – заметил Стасов. – Что, у Алины были какие-то ценности? Сбережения? Дорогие вещи?

– Ничего особенного, – пожал плечами Смулов, – кроме бриллиантов матери. Так ведь они пропали, Валдис не может этого не знать. Я думаю, здесь рука Иманта, старшего брата. Он был очень недоволен, что оказался самым нищим в семье.

– Да? – сразу встрепенулся Стасов. – А почему так вышло?

– Драгоценности первой жены Валдис определил Алине с самого начала. Потом средний, Алоиз, как-то встал на ноги, удачно женился, завел собственное дело. А Имант так и остался с десятью классами и профессией токаря. Из троих детей высшее образование было только у Алины. Но Алоиз сумел пробиться, он вообще парень напористый и энергичный, а Имант – он какой-то… Туповатый, что ли. В прошлом году собрал все свои сбережения и купил акции «МММ», когда они еще стоили тысячу четыреста рублей. Цена акций, если вы помните, росла очень быстро, котировку объявляли два раза в неделю, и он дважды в неделю чувствовал, что становится богаче и богаче. Имант запасливый, у него на черный день деньги были отложены, миллион рублей, вот он на весь этот миллион купил тысячу акций, даже еще занимал у Алины четыреста тысяч, это при мне было. Когда акции стали стоить по сто тысяч за штуку, он уже чувствовал себя миллионером, планы начал строить, как откроет собственное дело, ну и так далее. А потом, когда цена акций поднялась до ста двадцати пяти тысяч, все рухнуло в один момент. Понимаете? Вот вчера только у него было сто двадцать пять миллионов, а сегодня – пшик. Он чуть с ума не сошел, бедняга. А впрочем, может быть и сошел, – задумчиво добавил Смулов. – Но чужой достаток ему покоя не давал. Алина рассказывала, что он неоднократно требовал у нее поделить драгоценности матери. В общем, его можно понять. Почему Алине досталось все, а ему – ничего? Потому что отец так решил? А с чего он принял такое решение? Чем Алина лучше его, Иманта?

– Значит, вы говорите, Имант претендовал на драгоценности матери?

– Да. Алина часто об этом говорила.

– Очень любопытно. Вы не возражаете, если я сообщу Юрию Викторовичу о том, что вы мне только что рассказали?

– Да ради бога, если это поможет…

Коротков

Вазнисы

жили в этом доме больше тридцати лет. Сначала, сразу после свадьбы Сонечки и Валдиса, молодые жили с родителями Сони, которые тут же начали строить кооператив для любимой дочки и ее мужа. Первый сын, Имант, родился, когда Соня и Валдис еще не отделились от тещи с тестем, но второго, Алоиза, из роддома принесли уже в новую квартиру, большую, четырехкомнатную. Родители у Сонечки были людьми состоятельными и для дочки не скупились.

Когда-то этот дом, наверное, был предметом зависти множества «бесквартирных» москвичей: с улучшенной (по тем временам и стандартам) планировкой, лоджиями, большими квадратными прихожими и встроенными шкафами, которые позволяли не загромождать пространство монстроподобными трехстворчатыми гардеробами. Лучше этого дорогого кооперативного дома были только дома ЦК и Совмина. Но все это было давно, и теперь от былого величия мало что осталось. Дом, судя по всему, не был на капитальном ремонте и впечатление сейчас производил несколько убогое. Хотя Коротков, который жил в крошечной двухкомнатной квартирке с женой, сыном и парализованной тещей и не имел ни малейших перспектив улучшить жилищную ситуацию, был бы счастлив, если бы жил в таком доме, как Вазнисы.

Дверь Короткову открыла моложавая статная женщина с невыразительным лицом и подтянутой фигурой. «Мачеха, – сразу понял Коротков. – Что ж, тем лучше».

– Проходите, – сказала она с сильным акцентом, словно и не прожила в Москве почти двадцать лет. – Это вы нам звонили? Насчет Алины?

– Да. Вы – Инга?

– Инга, – подтвердила женщина, глядя на Короткова в упор немигающими глазами, отчего ему стало не по себе. – Нас уже вызывал следователь. Что вы еще хотите?

– Я хотел бы поговорить с вами о детстве Алины, – соврал Коротков.

Но не объяснять же ей, что он пришел поговорить о ее старшем приемном сыне Иманте. Разговор на Иманта он сам выведет, лишь бы начать. Но начинать нужно с безобидного.

– О ее детстве? Зачем?

– Чтобы понять ее характер. Вот, например, говорят, что у нее не было близкой подруги. Странно, правда? Как так может быть, чтобы у молодой женщины не было задушевной подруги? Другое дело, что на работе могли этого не знать, а вы – ее семья, вы наверняка знаете больше.

Коротков хотел польстить Инге, но вышло как раз наоборот. Глаза женщины гневно вспыхнули.

– Семья? Алина была сама себе семья. Она нас презирала, считала нас недалекими и некультурными. Мы ей были не ровня. Она всегда считала себя выше нас всех.

– Ну почему вы так говорите, – попытался Коротков сгладить неловкость. – Алина всегда очень тепло отзывалась обо всех вас, она вас любила. Напрасно вы…

– Откуда вы знаете? – подозрительно спросила Инга. – Вы что, знали ее?

– Нет, я не был с ней знаком. Но Андрей Львович мне говорил…

– Андрей Львович! – Инга презрительно фыркнула. – Этот развратник! Режиссеришка! Мало чего он вам наговорил. Если бы он был приличным человеком, он бы женился на Алине и не снимал ее в этих отвратительных фильмах, да еще почти голой. Совести у него нет, да и у нее тоже, раз жила с ним и позволяла раздевать себя на глазах у всего народа.

– Послушайте, Инга, ведь Алина умерла, и не просто умерла, а была убита. Неужели вам совсем не жалко ее?

– Жалко? Да, жалко. Может быть. – Она как-то странно посмотрела на Короткова. – Она никогда не была мне родной. Имант – да. Алоиз – да. Они были мне как сыновья, любили меня, уважали, слушались. Советовались. А она всегда была мне чужой. Она так и не приняла меня после смерти матери. Она меня ненавидела.

– Но почему, Инга? Почему вы так считаете? Алина никогда не сказала про вас худого слова.