Посмотри в лицо смерти
Шрифт:
– Что это там горит?
– В той стороне бабка одна чудаковатая живёт. Горбатая, как Уральские горы. Пару километров отсюда вдоль горы.
– В такой глухомани? Там, наверное, даже волки какать боятся.
Оля-маленькая неопределенно помахала рукой с сигаретой, сделала пару коротких затяжек. Витас снова спросил:
– Что за бабка?
– Я не знаю имени. В селе её называют Чертовкой.
– Почему Чертовкой?
– Говорят, что она с нечистой силой водится. Не к добру её упоминать.
– Сколько же лет этой бабке?
– Этого никто не знает. Только говорят, она Наполеона с Гитлером путает, а царя Николая со Сталиным.
– Значит, кто-то туда ходит?
– Костя Ядерный с ней дружит.
– А кто такой Костя Ядерный? Местный мастер лаптеплетения?
– Сосед наш. Мы к нему вечером пойдём на посиделки. Помнишь, вчера Оля-большая звала?
– Помню.
– Костя – бывший спортсмен, работал учителем физкультуры в мухачинской школе, а лет пять назад уволился, приехал в Тюрлюк, купил у соседей нашей бабушки их дом с участком и построил на нём своё личное экологическое поселение. Пустил корни. Теперь у него там есть и казахская юрта, и северный чум, и другие постройки, сцена для концертов, и даже туалет «М» и «Ж» с биде и смывом! У Кости собираются художники, поэты, вообще творческие люди. Рисуют картины, пишут стихи, сочиняют музыку, устраивают представления, шьют себе одежду из натуральных материалов, занимаются йогой. Некоторые живут подолгу, некоторые быстро уезжают, но в любом случае всем очень интересно.
– М-да, любопытный мужичок этот ваш Костя Ядерный, – заметил Витас. – Может, пойдём дальше?
Ответ Оли-маленькой заглушил стремительно нарастающий треск. Оглянувшись, ребята дружно завопили от ужаса. На них падала гигантская сосна с пышным эскортом из колючих игл.
***
На полянке, усеянной коричневыми шишками, похожими на одеревеневшие какашки, Толян наткнулся на большую колонию опят. Несколько грибных семеек устроились на пнях, у основания деревьев и даже просто в траве. Достав нож, он принялся аккуратно срезать один гриб за другим и укладывать их в лукошко. Толян и раньше любил побродить по лесу, но после смерти жены он обнаружил, что тихая охота помогает ему забыться лучше, чем водка. Впрочем, водку тоже никто не отменял. Вернее, самогонку. Толян гнал её сам под брендом «Слеза комсомолки». Это чтобы позлить тестя-бывшего парторга. Свои первые за день сто пятьдесят граммов Толян уже жахнул. Последние годы пьяница в нём боролся с учителем химии и один не хотел уступать другому.
По лесу прокатился глухой треск. Толян вздрогнул, прислушался. Ему уже не раз доводилось слышать такие звуки. Хотя у сосен долгая жизнь, но и она когда-нибудь кончается и тогда они валятся на землю с тоскливым прощанием. Внезапно сквозь треск пробился короткий человеческий вопль. Помедлив секунду в нерешительности, Толян бросился в ту сторону. Подвернувшийся под ноги пенёк едва не сбил его с ног. Толян выругался и, восстановив равновесие, припустил дальше.
***
Ребятам помог слепой случай. Длинные ветви гигантской сосны, сплетённые в густую сеть с ветвями соседних деревьев, чуть задержали её падение, но Витасу хватило времени сорвать Олю-маленькую с места и швырнуть на землю. Прижав девушку к стволу, на котором они сидели, он закрыл её своим телом, надеясь, что острые сучья не пронзят их насквозь. Им повезло. Крона гигантской сосны рухнула далеко от них. Столб пыли, мелкого лесного мусора и трухи окутал место падения.
Витас действовал совершенно неосознанно, подчиняясь мгновенному решению. Что это было? Инстинкт или воспитание? Кто и когда внушил ему, что мужчины должны защищать женщин? Мать? Воспитательница в детском садике? Школьные учителя? Своего отца Витас не знал. По словам матери, отец уехал в родную Литву ещё до его рождения и пропал. Как бы то ни было, это решение спасло им обоим жизнь. Теперь они лежали так, как давно мечтала Оля-маленькая – бутербродиком.
Оля-маленькая тихонько проговорила:
– Не зря люди говорят, что нельзя ту бабку упоминать. Обязательно случится что-то нехорошее.
Витас сердито выплюнул пыль.
– При чём здесь ваша Бабуся-Ягуся? Просто трухлявому дамокловому мечу вздумалось выбрать именно это место, чтобы упасть.
Оля-маленькая не успела ответить.
– Эй, у вас всё путём? – раздался тревожный голос.
Ребята поспешно поднялись. Витас в смущении, Оля-маленькая с сожалением. Из зарослей вывалился какой-то мужик с лукошком, полным грибов. Худющий, депрессивный, тусклые седеющие волосы, блёклые невыразительные черты лица, сливовый нос в прожилках, горькие складки у рта, старомодные очки в пластмассовой оправе. В довершение образа – перегар. Классика. Мужик словно сошёл с конвейера фабрики по производству деревенщин.
– У вас всё в порядке? – повторил он свой вопрос.
– Всё нормально, дядя Толя, – улыбнулась Оля-маленькая. – Вы меня не узнаёте?
Мужик поправил очки, присмотрелся.
– Ольга, что ли? Поповская дочка? Сразу-то не признал. Богатой будешь. Что вы тут делаете?
– Знакомлю друга с окрестностями. Это Витас, мой однокурсник.
Толян посмотрел с любопытством на Витаса.
– Зимой было сообщение, что у вас в Мухачинске здоровенный метеорит упал.
– Ну упал.
– А ты, паря, его видел?
– Нет. Я на окраине живу.
Сразу потеряв интерес к Витасу, Толян озабоченно обратился к Оле-маленькой:
– Будьте осторожны. Не уходите далеко от села.
– А что?
– Заблудитесь ещё. Лес и город – это параллельные враждебные миры. В лесу с заблудившимися горожанами могут случиться только плохие вещи. И к избушке Чертовки близко не подходите.
Витас не выдержал. Его бесил этот субъект, больше похожий на труп, чем на живого человека.
– А что, бабуся питается свежезажареными студентами?
Толян проворчал:
– Не шути, паря. Поганая она старуха. Опиум для народа.
– Сейчас выйдем к вышке и позвонишь домой. Обратно пойдём другой дорогой, короткой, – щебетала Оля-маленькая. – Ты не устал?
– Немного.
На самом деле Витас ужасно устал, вспотел, вымазался и насобирал на себя колючек, иголок, листьев. Ощущение дискомфорта. Ну почему первозданная природа всегда липнет на подошвы, капает за воротник, проникает под одежду, пристаёт к лицу, царапает, колет и щекочет? Да ещё горло и носоглотка плавились, словно в мартене.
Ребята прошли около километра вдоль горы, постепенно спускаясь всё ниже, потом деревья кончились. Они очутились на ухабистой просёлочной дороге. Слева виднелась ограда, когда-то покрашенная зелёной краской. За оградой можно было различить покосившиеся кресты, заржавевшие надгробные памятники и купол-луковицу, блестящий, как фольга. Шелест листвы, казалось, наигрывал похоронный марш.
– Что там торчит? – через силу спросил Витас. – Ещё одна церковь?
– Нет. Церковь в Тюрлюке одна, а это часовня на кладбище. Папка там отпевает умерших.