Посох Следопыта

Грачёва Катерина

3. Игра в шахматы

Запись 1. Возмездие.

«Я, Следопыт, начинаю вести тетрадь Следопыта без роду и племени. Катастрофа постигла мою прошлую Тетрадь Песчаной Банальности, ибо она исчезла при переезде.

Исчезновение Тетради Песчаной Банальности — это возмездие за то, что наша родовая община вселилась в священное жилище возле Малинника Примирения. Кому, как не Следопыту, было знать важность этого священного места. Ведь первое и главное правило Следопыта, начертанное в день великого солнцестояния на сосновом посохе, гласит: „Палица сия не токмо палица есмь“. Что означает: за предметами внешнего мира узри их истинный смысл.

Но Следопыт посмел взглянуть на святыню как на плодовоягодный кустарник, смирился с решением рода, не совершил никакого подвига, дабы предотвратить катастрофу. И кара не замедлила. Малинник примирения осквернён, и Тетрадь Песчаной Банальности исчезла.

Четвертое правило Следопыта гласит: „Умей любить и хранить“. Следопыт не сумел любить и хранить Малинник

Примирения, и не сохранилась тетрадь.

Седьмое правило: „Падая, поднимайся“. Запомни этот тяжкий урок, Следопыт, и не повтори вновь свою ошибку.

Хэй!»

Запись 2. Игра в шахматы.

«Это было летним утром.

Пришла ко мне подруга моя Архивариус и сказала умное слово:

— Я тебя, Следопыт, научу взрослым играм. Шахатам. Шахматы — это древнейшее средство развития интеллекта. Древние персы расставляли их по доске и замирали над ними в задумчивости…

Архивариус училась в историческом классе и очень любила знать назубок разные исторические рассказы. Но я был невнимателен и постыдно равнодушен к древним персам. Я загляделся на шахматы.

Я думал: вот есть игра под названием „го“. Это когда много-много одинаковых пешек, как бактерии, размножаются и пожирают друг друга. Поселишь бактерию в правильное место — выиграют твои бактерии, поселишь неудачно — её съедят чужие бактерии. Тоже какие-нибудь древние японцы сидели и замирали в задумчивости над кучей бактерий. Папа рассказывал, что эта игра была ещё раньше японцев и пошла едва ли не от времён Атлантиды, про которую никто не знает, существовала она или нет.

Но мне, недревнему и немудрому, шахматы больше нравятся. Если пробился твой солдат с поцарапанной головой на край доски — это его солдатский подвиг! Если скакнул конь через клетки наискосок — то у него грива развевается, глаза блестят!

Архивариус расставила шахматы, и стали мы играть. Е-два, Е-четыре…

А я всё смотрел на поцарапанного солдата. Мне казалось, он был смелее всех других солдат. Он свято верил, что он должен пробраться на этот самый край доски, что он должен погибнуть, но победить, что во всём этом какой-то особенный смысл!.. Как он верил, как он пылал! Он просился мне в руку даже тогда, когда это было совершенно невыгодно… И я не мог ему отказать. Я вёл его вперед, я рисковал им, потому что он этого жаждал. Я любил его больше всех. И уберечь его я не смог. Он погиб.

Он погиб и не знал, что все это лишь игра, что это сидят над доской Архивариус и Следопыт и двигают фигурки по примеру древних персов. Он думал, что это жизнь! Какая глупая, какая бесполезная отвага, думал я, и сердце мое сжималось от боли за его боль.

Вот и я, как деревянный солдат, думаю, что моя жизнь важна, а сидит надо мной какой-нибудь невидимый мне перс-великан и смеется, что я такой глупый. Так стоит ли жизнь того, чтобы дерзать и быть странным поцарапанным солдатом?

— Мат! — победно объявила подруга моя Архивариус и взяла в плен моего короля.

Вот уж кто скучнее всех на поле, так это король. Он никогда не знает, что такое настоящая смерть. Его можно только пленить. Так захотели персы.

У всех фигур свой ход. И только пешка и король топчутся на месте. За это пешка может стать ферзём, а король не может умереть. Интересно, кому из них завидовали древние персы? Может, думали, что радость в том, чтобы шагать шире всех и глотать фигуры? Или в том, чтобы прятаться за чужие спины и никогда не принять настоящий удар?…

А вот древние незнакомцы, выдумавшие го, видно, считали, что человек — это только бактерия, и нечего никому задирать нос, и все короли и нищие — это только так, возня на поверхности игровой доски.

— Игра в шахматы развивает логическое мышление, — умно твердила Архивариус, аккуратно раскладывая фигурки, чтобы они правильно уместились внутри складной доски-коробочки.

Что-то ещё говорила Архивариус, довольная своей победой. А я всё смотрел на моего поцарапанного солдата. И такой стыд меня взял, что мой солдат за ради какого-то короля деревянного, ненастоящего, умер всерьёз, а я, Следопыт, малодушничаю и сомневаюсь, надо ли мне верить в честь и совесть…

Да мало ли какие великаны или пеликаны надо мной сидят и смеются, и логическое мышление развивают?! Пускай развивают что хотят, а мне моего солдата поцарапанного предать нельзя. Он научил меня жить! Он! Маленький! Деревянный! Пешка в чужой игре! И он, он научил меня, Следопыта, жить.

Это ли — глупо и бесполезно?

Хэй!

Шахматы — великая игра».

4. Тетрадь песчаной банальности

«Тетрадь Песчаной Банальности», — называлась тетрадь. И были в ней только отдельные листки. Артём Непобедимый не побрезговал вытащить её из мусорки, потому что увидел Настин почерк, а тетрадка лежала с краю. Да и не исключено, что её выбросили при переезде взрослые, а Настя потеряла. Вытащил и не пожалел. Он завернул коня на детплощадку, уселся на качели, качался, с увлечением читал песчаные банальности и веселился. Были это короткие и длинные истории из жизни. Короткие были написаны детским почерком, длинные — уже увереннее.

«На пляже лежит таинственная длинная труба. И всем очень охота в неё залезть. Но родители говорят, что если долго лезть в трубу, то там кончится воздух, и ты задохнёшься. И поэтому все рассказывают, как будто лазили туда, а сами не лазили».

«Взрослые сказали, что в темноте нельзя ходить по улице и сидеть в окопчике, потому что там водятся крысы. Я насилу дождалась, когда в столовой будет взрослое кино, и напросилась с ними, а потом убежала из кино и залезла в окопчик, так хоть бы какой крысёночек вылез — ни одного! А ещё взрослые говорят, что мышь поймать невозможно, она просачивается в самые малые щелочки. Это правда, когда у нас завелась мышь, я охотилась за ней три ночи, но по невезенью она попалась в туалете двоюродной сестре, и та закричала на весь дом. После этого через часок я сама пошла туда и наконец её поймала, наверное, потому, что она была, бедняжка, почти оглохшая. Она была такая беспомощная. Я не знала, куда её деть, прямо босиком убежала на улицу и выкинула её туда, где забор, хорошо, что родители спали, а то бы влетело».

Забор от Настиного дома был не очень близко, и кроме того, чтобы достичь его, надо было пересечь дорогу Смерти. Куда это её понесло в ночь босиком, через эту дорогу, да ещё с мышью! Непобедимый поёжился.

«На крыше у Архивариуса завелись духи. Они скрежетали три ночи подряд. Витька и Иринка не спали. Витька трясся под одеялом, а Иринка по часам отмечала скрежет и читала вслух Конан Дойля. Но когда она стала читать громко, духи стали ломиться и греметь. Иринка ужасно перепугалась и позвала родителей. Духи исчезли. Днём мы влезли на крышу и увидели там ветку от дерева, которая зацепилась в другой ветке и скребла по крыше. Ничего себе эти духи там накуролесили, не иначе как танцевали».

«Увлекательнейшая игра, или Почему я дружу с Артёмом, а не с девочками». Ну, это уже совсем интересненько! Он даже качаться забыл.

«Нам было шесть лет. Я пошла гулять и встретила Лену с Катей. Они сказали, что не возьмут меня играть, потому что у меня нет косметички. Я расстроилась до слёз, побежала к бабушке и стала просить у неё косметичку. Думала, что это что-то космическое. Бабушка сказала, что это мешочек для помады, дала мне этот мешочек и что-то туда наложила. Я побежала к девочкам. Оказалось, что они играли так: шли к Лене, мазались помадой, разговаривали о том, почём на рынке лук и в каком магазине самые тонкие колготки, потом стирали со рта помаду и шли к Кате. А там мазались снова и обсуждали, где дешевле репа. Мне надоело ждать, когда же начнётся интересное, я бросила их и пошла на улицу. А там ехал Тёма и закричал: „Айда рыбу ловить!“ И я скорей сбегала за велосипедом и поехала ловить рыбу. И мне было очень смешно, что я так обижалась на них, потому что Артём в сто тысяч раз лучше всех этих глупейших косметичек».

— Ха-ха! Читает и краснеет! — выкрикнул Леон, выхватив у него из-под носа тетрадку. — О-о, Макса, смотри, над чем он краснеет! «Почему я дружу с Артёмом»…

Артём прыгнул на него прямо с качели и отобрал тетрадку, только они её порвали. Тогда Леон уже испугался, потому что тетрадка была чужая и рвать её он, конечно, не хотел.

— Псих, — заворчал Леон. — Уже и шуток не понимает, бросается, как зверь. Дружи себе с кем хочешь.

— А чья тетрадка-то? — флегматично спросил Макс, подбирая улетевший листок и заглядывая в него. — Ух ты, тут про дорогу Смерти. Не, не, чего отнимаешь, дай почитать, тут интересно! Чего тебе, жалко, что ли?

Они с Леоном склонили любопытные головы, и протестовать было уже бессмысленно. Да и всё равно Артём вытащил эту тетрадку из мусорки, так что мог и кто-то другой вытащить. Леон стал читать вслух страницы, записанные особенно аккуратно.

«История одного падения.

Когда я проживала своё десятое лето, мама купила джинсы. Настоящие ковбойские джинсы из прочной синей ткани. А самое главное — сбоку на штанине красовался длинный карман для ножа. Ножа у меня, конечно, не было. Но разве это важно.

Я села на велосипед и гоняла по даче весь вечер. Но все дачники будто вымерли, предпочтя моим великолепным джинсам какие-то глупые телевизоры и ужины. Но меня не так-то просто было расстроить.

Я двинулась к дороге Смерти.

Это была страшная кривая дорога длиной метров в пятьдесят. Вдоль неё тянулся мрачный зеленый забор с колючей проволокой. Асфальт выгибался буграми, вспучивался, расходясь зловещими трещинами. Говорили, что это сама Смерть, замурованная под дорогой, лезла из глубины земного шара, добираясь до детских душ.

НИКТО не осмеливался ездить по этой дороге три раза в день.

На первый раз Смерть щекотала вам пятки. На второй — резала и протыкала шины своей тупой зазубренной косой. На третий… нет, третьего не было никогда.

Стиснув зубы и сжав руль, я разогналась и с горящими глазами преодолела пятьдесят метров ужаса.

Взмокшая от холодного пота, я остановила своего коня и отдышалась. Я была цела!

И снова — разгон. Велосипед издавал скрипучие рыдания, дрожал и вставал на дыбы. Но я нажала на педали — и быстрее молнии пронеслась по дороге. Ни на миллиметр не вильнул руль. Ни один волосок не упал с моей головы. Разгоряченный конь сделал крутой вираж и опять повернулся лицом к Смерти.

Он понял то, что я осознала только через несколько секунд. Смерть испугалась! Она испугалась моих джинсов с карманом для ножа! Настоящего ковбойского ножа, метко попадающего в цель. И Смерть спрятала свою ржавую косу и тряслась в бессильной злобе.

Удар пяткой — и мы помчались как победители. О, если бы кто-нибудь видел меня, летящую над дорогой Смерти, видел, как мелькает надо мной скрюченная чёрная проволока, как бесполезно разверзаются под нашими колесами асфальтовые ущелья!

„О, Небо! — мысленно вскричала я. — Пусть хоть кто-нибудь!..“

И Небо увидело отважную меня в великолепных ковбойских джинсах. И послало мне дачного милиционера Володю.

О, как он смотрел на мой полёт! Как смотрел!..

Я почувствовала, что отрываюсь от земли и воспаряю в акварельные облака. Восторг заполнил всё мое существо, весь горизонт… и вдруг превратился в серый пыльный асфальт.

На какой пожар стремилась я успеть? Кого спасти? Кому донести срочную весть?

Какому богу молилась моя душа?

Далеко-далеко стоял милиционер Володя.

Близко-близко хохотала в исступлении Смерть, проникая внутрь меня своими сухими земляными лапами.

Я вскочила, подхватив покалеченного коня, и побежала домой на несгибающихся ногах, выплёвывая комья земли и траву.

Я не могла допустить, чтобы Володя смотрел, какой изумительный карман для ножа волочится за мной по земле вместе с разорванной и истерзанной асфальтом штаниной».

— Вот так дела! Потрясающе! Это чья тетрадка? — спросил Макс.

— Настина, — сказал Артём. — Отдай, наконец!

— Это которая вашего бойкота-то испугалась? — усмехнулся Леон. — Я от Алинки слышал.

— Жди! — сказал Артём. — Уж кто ничего не боится, так это она. Это я тебе точно говорю. И дерётся она будь здоров. У неё такой захват есть, она в секции занималась, раз — и через колено. Можешь сам попроситься, она и тебя перевернёт.

— Что я, спятил? — ответил Леон. — Если занималась, то понятно, что перевернёт, что тут удивительного. А тетрадочка занимательная. Это она сама сочиняет или списывает где-то?

— Списывает! — неторопливо фыркнул Макс, он даже фыркал неторопливо. — Где бы это она списала про дорогу Смерти? У Пушкина, наверное! А ты знаешь, почему вся дача Пятачок Пятачком называет? Это потому что когда она маленькая была, назвала его пятачком, и все дети за ней, а за детьми и взрослые.

— Эти чудаки себе бойкот объявили, а не ей, — махнул рукой Артём. — У неё всегда полно идей и выдумок, она их прямо из пустого места вылавливает. А они только и знают, что в королевство играть или в догонялки… Кстати, королевство тоже она назвала, а до этого шалаши были. Ты играешь в королевство? Элен-то играет. Её королевой избрали. А Катя играет первую придворную даму. А идёшь ли ты королём, я так и не понял.