Посох. Тетралогия
Шрифт:
— Это не похоже ни на один мир из тех что я видел, — сообщил Мур. — Можешь мне поверить, я повидал их немало.
— Но хоть на что-нибудь это похоже?
— Не знаю. Я за всю свою жизнь этакой фигни не видел! — с чувством сказал Мур.
Курт попытался достучаться до существа внутри себя, но ответа не получил. Никакого. То ли существо было целиком занято полетом, то ли этим полетом наслаждалось и не желало прерывать наслаждения ради каких-то занудных объяснений, то ли оно попросту опять уснуло, то ли его никогда не было. «А я сам
Курт вздохнул — и тут же вскрикнул от удивления. Потому что они больше никуда не летели. Напротив, он неторопливо шел по одной из центральных улиц Денгера, беспечно помахивая посохом.
— Черт! Ну почему не Джанхар?! — простонал Мур.
— Цыц! — прошипел Курт. — Как мага меня здесь никто не знает! Еще арестуют за кражу посоха!
— Нашел о чем горевать! Тебя и вообще никто не узнает, — усмехнулся Мур. — Ты что, надеешься, что все еще похож на того смешного мальчика, который сдуру забрался в горы? Да и вообще, хотел бы я посмотреть на того, кто попробует тебя арестовать. Интересно, что от него останется?
По внезапному мгновенному безмолвию, вдруг охватившему его, Курт понял, что близится очередной приступ. Звуки не исчезли на самом деле, но приближающаяся боль сделала их несущественными, а значит, как бы и несуществующими.
Потом пришла и сама боль. Она рухнула на него, как огромный бездонный колодец, но он не закричал, как раньше; не закричал не потому что привык — к такой боли попросту нельзя привыкнуть — не закричал потому, что тело кричит до тех пор, пока надеется хоть что-то изменить, как-то избавиться от боли. Крик вызывает боль внезапная, новая, непривычная — от привычной боли не очень-то и кричат: какой смысл тратить силы на крик, раз все равно ничего не изменится? А сегодня у него было достаточно причин, чтобы потерпеть. В конце концов, он находился в Денгере и Денгер был захвачен врагом, а по его следам — он знал это со всей очевидностью — шли маги-убийцы.
От боли почему-то потеют. От сильной боли — сильно потеют. Когда приступ наконец закончился, Курт пожалел, что он на людной улице. Иначе бы он немедленно снял и попросту выжал всю свою одежду.
— Как-то раз мне случилось тонуть, — пробормотал он себе под нос. — В тот раз я был более сухим, честное слово.
Он сидел у стены какого-то дома, а мимо него торопливо текла все еще нарядная, несмотря на завоевание, толпа.
— Эй, ты что здесь делаешь?! Кто позволил?! — чья-то рука ухватила Курта за шкирку и резко потянула вверх.
Все еще задыхаясь от пережитого, Курт поднял мокрое от пота и слез лицо и молча уставился на старшину нищих Денгера.
— Я запретил тебе даже мечтать об этих улицах! — грозно ревел старик. — Мне казалось, что в прошлый раз я тебя как следует отдубасил, что ты, наконец, понял! И что я вижу?! Стоило мне ненадолго отвернуться — и на тебе! Как ты посмел, проходимец?!
Боль еще плескалась в Курте. Где-то глубоко, уже едва заметно, но все же… Боль всегда была верным проводником его магии. Поверх боли заплескался гнев. «И вот этот старый гриб столько времени унижал меня… морил голодом… бил… кружку отбирал…»
Курт ощутил толчок силы. Она заворочалась где-то внизу живота, перетекла к спине, по позвоночнику скользнула вверх, к плечам, мягко стекла по рукам и запульсировала в пальцах.
Курт по-прежнему сидел на корточках, а старшина нищих продолжал орать, грозно потрясая своей гильдейской, с гордым символом занимаемой должности, кружкой. Курт припомнил, сколько раз старшина бил его этой кружкой по лбу — и вдруг развеселился. На место злости пришел смех. Единым движением Курт ухватил старшину нищих за грудки и притянул к себе.
— Ты всю жизнь пытался смотреть на мир сквозь эту кружку! — с бешеным весельем выдохнул он. — Но в ней нет дырки, знаешь?! Поэтому тебе ничего не видно, бедняга! Сейчас мы это исправим!
Подхватив болтающуюся на цепочке гильдейскую кружку, Курт ткнул пальцем в ее дно, позволив крохотной щепотке силы, не больше капли воды, стечь с его пальца и коснуться металла. Легкая янтарная вспышка — и в донышке зазияло аккуратное отверстие.
«Точно так же я мог бы проткнуть боевой щит!» — с испуганным восторгом сообразил Курт. — «Или панцирь. Или кольчугу.»
Он насунул кружку почти на самый нос старшине нищих. Тот попытался было разразиться проклятиями, но вдруг подавился самым забористым и замолк. Замолк и уставился на Курта сквозь продырявленную кружку.
— Ну? Хорошо видно?! — весело поинтересовался Курт.
— Хорошо… — сипло прошептал старшина нищих и вдруг икнул.
— Хорошо, — повторил он и икнул снова.
— Хорошо, — проговорил он в третий раз и опять икнул.
— Тебе так понравилось это слово? — ехидно поинтересовался Мур.
Старшина нищих в ужасе уставился на говорящую палку.
— Хорошо, — упрямо заявил он, после чего икнул дважды.
— Ну, хорошо так хорошо… — покладисто согласился Мур.
— Хорошо! — грозно объявил старшина нищих и икнул самым угрожающим образом.
После чего он вдруг подскочил, завизжал, завертелся на месте и опрометью бросился прочь. На бегу он врезался в стену богатого дома, и стена с грохотом рухнула внутрь. Завывая, старшина нищих вбежал в образовавшийся пролом, к его визгу присоединился кто-то другой, потом вновь послышался грохот.
— Идем скорей! — поторопил Мур. — Посмотрим, что там произошло!
— Опоздали… — разочаровано заметил посох, когда Курт добежал до места происшествия. — Он уже удрал!
— Нет еще! Смотри! Смотри скорей! — воскликнул Курт, указывая в конец улицы.
По улице, смешно вскидывая ноги, бежал старшина нищих. На руках у него были остатки роскошной кровати под балдахином, на которых восседала окончательно обалдевшая богатая дама в полупрозрачной ночной сорочке,