Посол Петра Великого
Шрифт:
Приступ у Петра Алексеевича уже закончился. Он недоверчиво оглянулся по сторонам. Увидел лицо растерянного Николая и стал внимательно всматриваться в его глаза. Долго молчал, что-то обдумывая. Меншиков боялся, что царя вновь может одолеть нервный приступ, но он внезапно заразительно рассмеялся и повернулся к Лефорту.
– Высеки пушкарей хорошенько плетьми, но не убивай и не калечь! На их обучение деньги из казны были немалые потрачены, а хорошо обученные люди нам ещё пригодятся в будущих военных компаниях! – приказал Пётр Алексеевич и повернулся к Николаю. – Вот, познакомься, Лефорт! Перед тобой прямо на санях стоит лучший кулачный боец Москвы, а теперь ещё и мой спаситель! Его зовут Николай… Как твоего батюшку-то
– Все Иваном кликали, – скромно опустив голову, ответил Николай.
– Значит, ты будешь Николаем Ивановичем Бельским! Прошу тебя, Франц, сего человека любить и жаловать всеми соответствующими почестями, как государева спасителя! Думаю, что ты с ним подружишься! Кстати, он и на твоём французском языке умеет хорошо изъясняться. Можешь при случае проверить его познания в языках!
Пётр Алексеевич уже совсем пришёл в себя. Будто бы и не было приступа тяжёлого недуга. Он весело оглядывался по сторонам, улыбаясь слез с саней. Подошёл к краю обрыва, заглянул вниз. До реки было саженей шесть, да весь берег внизу был усыпан торчащими из снега острыми камнями. Лишь следы убежавших прочь медведей вели на противоположный берег реки, в густой лес. Царь удивлённо присвистнул. После чего повернулся к продолжающему стоять в санях Николаю. Подошёл, крепко схватил и легко приподнял почти стокилограммовую тушу сыскаря с саней, а затем поставил перед собой на землю да трижды смачно расцеловал. Снова рассмеялся, озорно ткнул кулаком в грудь спасителю и произнёс:
– Теперь по моему указу неотлучно будешь подле меня, а в подарок за храбрость твою и моё спасение отпишу тебе деревню подле Москвы заместо той, что твой род потерял, а в самой Москве – справный дом тебе подыщу!
Царь оглянулся на всё ещё сидевшую в санях Марфу. Она уже отошла от страха. Щёки вновь заалели, указывая на молодость и здоровье.
– А что, хороша у тебя девка! Если бы не твоя была да ты был бы не мой спаситель, может, даже и отбил бы её у тебя!
От таких слов Марфа засмущалась, покраснела и скромно опустила голову. Она не смела посмотреть в сторону молодого царя.
– Во, какая скромница! Сразу видно: русская! Немки – они не такие! Стыда в них гораздо менее нашего!
Пётр Алексеевич громко рассмеялся, а когда он замолк, за его спиной внезапно раздался надменный женский голос с нотками недовольства:
– А какие они – эти немки, ваше величество?
Этот голос был прекрасно знаком государю.
Он резко обернулся, но сразу не смог определить, от кого он идёт. Верхом на лошадях сидели одни солдаты. Зазвучал заливистый смех, и только тогда государь обратил внимание на сидящего позади всех верхом на лошади молодого всадника в длинной накидке. Не по размеру шапка надвинута на самые глаза. Всадник медленно развязал завязку на тонкой шее, и плащ из грубой ткани соскользнул на снег. Вслед за ним на снег полетела чёрная треуголка. Теперь всем стало хорошо видно, что перед ним верхом на лошади сидит не солдат, а молодая дама. Она была не по сезону легко одета. В ярко-красном шёлковом платье с зауженной талией и с весьма фривольным, глубоким декольте. Царь засмотрелся на белоснежный блеск шёлка кожи улыбающейся девицы. Она весьма хорошо смотрелась в ярком свете луны. Девица громко засмеялась и протянула царю правую руку предлагая тем самым помочь ей слезть с лошади. Пётр Алексеевич бегом подскочил к даме.
– Здравствуй, Анна! Никак не ожидал тебя здесь встретить! А ты прекрасно выглядишь верхом на лошади, прямо как амазонка с заморской картины.
Пётр Алексеевич словно пушинку подхватил девушку с лошади и поставил её перед собой. Внимательно оглядел, прижал к себе и страстно расцеловал.
– Ты думаешь, что я брошу своего большого русского медведя? – томным голосом произнесла красавица, не делая попыток вырваться из крепких рук государя.
Она слегка повернула голову и вызывающе посмотрела на незнакомку, сидящую в санях. Пётр Алексеевич отследил направление её взора. Марфа в это время с любопытством разглядывала обнимающуюся пару. Для неё это было в диковинку. В Москве Иоанна Васильевича за такое прилюдное, безнравственное деяние можно было бы дорого поплатиться.
– Кто это? – надменно спросила Анна, указав недовольным взглядом на продолжающую в присутствии царя сидеть в санях девушку.
– Да так, не обращай внимания. Жена одного из моих новых слуг! – пожал плечами царь и ещё крепче сжал в своих объятиях всадницу. – Представляешь, ему сегодня удалось спасти мою жизнь! А я ведь мог до тебя и не доехать!
Анна лишь глухо ойкнула да недовольно посмотрела на государя. Затем отстранилась и фыркнула:
– Ты мне делаешь больно, русский медведь!
Тут подъехала карета, установленная на полозья, покрытая лаком и богато отделанная золотом. На её двери красовался золочёный вензель Лефорта. Владелец кареты, опережая своего кучера, стрелой метнулся к двери, открыл её и – широким жестом пригласил государя сесть на мягкие, ярко-красные бархатные сиденья:
– Прошу, мой государь! Во дворце уже всё готово к встрече!
Пётр Алексеевич взял под руку Анну и не торопясь повёл её к карете. Та в это время сравнивала оттенок цвета обивки сидений в карете с цветом своего наряда. Оттенки совпали идеально, и дама удовлетворённо улыбнулась. Она хорошо помнила, с кем каталась в этой карете и почему цвет обивки так подходит к её платью.
Проходя мимо Лефорта, царь приостановился и сурово посмотрел на своего фаворита. Отчего тот стал белее недавно выпавшего снега. Наступила полная тишина. Казалось, что даже шумящий в вершинах елей ветер смолк. Пару минут царь сурово смотрел на адмирала, с которым ещё совсем недавно вместе отбивал у турок крепость Азов. Но вдруг громко рассмеялся, отпустил руку Анны и схватил в объятия Лефорта.
– А всё-таки порадовал ты меня своим фейерверком, дружище! От души порадовал! Умеют же европейские черти праздники красиво оформлять! А у нас сегодня Масленица, а значит, и праздник для Всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора! Посему всех приглашаю принять самое непосредственное участие в торжествах! Приказываю пить, веселиться и радоваться всем! Кого замечу в неискренности отмечания нашего праздника – будет лично мною наказан штрафной из «Двуглавого Орла»!
Пётр Алексеевич задорно рассмеялся и внимательно оглядел своих соратников. Те понимающе заулыбались. Они прекрасно знали объём сего царского штрафного сосуда.
– Прости ещё раз, государь, что своим фейерверком твоих зверей распугал! – низко склонившись в поклоне, произнёс Лефорт. – Сейчас же прикажу немедленно сыскать твоих сбежавших медведей и вернуть их тебе!
– Что дикие звери, мой дорогой Франц! Главное – это чтобы мои люди в трудный для меня момент зверьми не оказались. Не струсили да не сбежали бы от меня, а тем паче – не впились бы мне зубами в горло со звериной злобою и не разорвали бы на части!
Пётр Алексеевич резко сменил выражение лица. Он перестал улыбаться и с суровым видом осмотрел собравшихся. Никто не посмел и слово молвить в своё оправдание. Все лишь склонили в почтении головы, давая понять царю, что они в полной его власти. Анна сразу же отвела взгляд в сторону, будто бы и не расслышала речь царя. Она стала рассматривать растущую на берегу реки высоченную ель. Там кукушка пристраивалась в чьём-то заброшенном гнезде. Немка усмехнулась, посмотрела в глаза царя и – поспешно сделала глубокий реверанс, будто бы ненароком показывая тому выступающие из декольте округлые груди. Усы Петра Алексеевича тут же затопорщились, и он оглянулся. Но никто, кроме него, не смотрел на выставленные напоказ прелести Анны. Его свита продолжала стоять, почтенно склонив головы. Царь довольно крякнул и приказал: