Посредник
Шрифт:
— Я хочу, чтобы меня подключили к засекреченной линии, мне нужно связаться с вице-президентом Оделлом, — заявил он, — причем немедленно.
— Э-э… послушайте, Куинн. Вашингтон уже знает, что тут произошло. А вскоре там получат и запись. Я подумал, что они должны послушать сами и обсудить…
— Если в течение десяти минут меня не свяжут с Майклом Оделлом, я позвоню ему по обычной линии.
Сеймур задумался. Так дело не пойдет. Управление национальной безопасности сможет подслушать разговор с помощью своих спутников,
— Я свяжусь с Оделлом и попрошу поговорить с вами, — решил Сеймур.
Через десять минут Майкл Оделл был на проводе. В Вашингтоне было 6.15 утра, вице-президент находился еще у себя в резиденции. Но разбудили его уже полчаса назад.
— Куинн, что за дьявольщина у вас там творится? Мне только что сказали об анонимном звонке на какую-то дерьмовую радиостанцию…
— Мистер вице-президент, — ровным голосом перебил его Куинн, — у вас есть под рукой зеркало?
Последовала пауза.
— Да, кажется, есть, — наконец ответил изумленный Оделл.
— Если вы посмотритесь в него, то увидите нос на своем лице, не так ли?
— Послушайте, в чем дело?.. Ну ладно, да, я увижу свой нос.
— Так вот, столь же верно, как то, что вы его увидите, Саймон Кормак через двадцать четыре часа будет убит…
Куинн дал время этим словам проникнуть в сознание потрясенного человека, сидящего на краешке кровати в Вашингтоне.
— …если только…
— Да говорите же, Куинн, не тяните!
— …если только пакет с алмазами рыночной ценой в два миллиона долларов не будет у меня в руках завтра на рассвете — по лондонскому времени, естественно. На всякий случай имейте в виду: этот разговор записывается на пленку. Всего хорошего, господин вице-президент.
Он положил трубку. На другом конце провода вице-президент США в течение нескольких минут излагал, что он думает по этому поводу, в выражениях, которые лишили бы его голосов высоконравственной части избирателей, услышь его эти честные граждане. Закончив, он позвонил на коммутатор.
— Соедините меня с Мортоном Станнардом, — велел он, — где бы он ни находился. Найдите его!
Энди Ланг был удивлен, что его вызвали в банк столь скоро. Его пригласили к 11.00 утра; явился он на десять минут раньше. Провели его, однако, не в кабинет главного бухгалтера, а к самому управляющему. Рядом с ним сидел и главный бухгалтер. Хозяин кабинета молча указал Лангу на стул, стоявший против его стола. Затем встал, подошел к окну и, несколько секунд полюбовавшись крышами Сити, отвернулся от окна и заговорил. Голос его звучал серьезно и сухо.
— Мистер Ланг, вчера вы явились к моему коллеге, покинув Саудовскую Аравию одному вам известным способом, и высказали серьезные обвинения относительно честности мистера Стивена Пайла.
Ланг встревожился. Мистер Ланг? А почему не Энди? В банке было принято обращаться друг к другу
— И я привез с собой массу распечаток, которые свидетельствуют о моей правоте, — осторожно проговорил он, но в животе у него засосало. Что-то случилось. При упоминании о распечатках управляющий пренебрежительно отмахнулся.
— Вчера я получил также пространное письмо от мистера Пайла. А сегодня долго разговаривал с ним по телефону. И мне, равно как и главному бухгалтеру, стало совершенно ясно, что вы, Ланг, мошенник и растратчик.
Ланг не мог поверить своим ушам. Он взглянул на бухгалтера, ища у него поддержки. Тот смотрел в потолок.
— Я все знаю, — сказал управляющий. — Абсолютно все. Как оно есть на самом деле.
И на всякий случай он пересказал Лангу то, что считал правдой. Ланг воровал деньги со счета одного из клиентов банка — министерства общественных работ. По саудовским меркам немного, но достаточно — один процент того, что министерство платило подрядчикам. Мистер Амин, к сожалению, ничего не заметил, но мистер аль-Гарун обнаружил недостачу и дал знать мистеру Пайлу.
Управляющий филиалом в Эр-Рияде, в порыве великодушия пытаясь спасти карьеру Ланга, настаивал лишь на том, чтобы на счет министерства было возвращено все до последнего риала, что и было уже сделано.
В ответ на столь трогательную солидарность со стороны коллеги и в ярости, вызванной потерей денег, Ланг остался в банке на ночь и подделал отчетность, чтобы доказать, что была похищена гораздо более крупная сумма, причем не без участия самого Пайла.
— Но я же привез распечатки, — слабо возразил Ланг.
— Поддельные, разумеется. У нас есть все подлинные данные. Сегодня утром я приказал подключить наш компьютер к эр-риядскому и сделать запрос. Теперь эти распечатки лежат у меня на столе. Из них ясно видно, что произошло. Украденный вами процент возвращен владельцу. Больше денег не пропадало. Репутация банка в Саудовской Аравии спасена, слава Богу, точнее, благо+ даря Стивену Пайлу.
— Но это неправда! — чуть громче, чем следовало бы, запротестовал Ланг. — Пайл и какой-то его сообщник снимали десять процентов со счета министерства.
С холодным безразличием управляющий посмотрел на Ланга и перевел взгляд на свежие распечатки.
— Эл, — спросил он, — отсюда видно, что кто-то снимал десять процентов?
Бухгалтер отрицательно покачал головой и ответил: — В любом случае это просто не имеет смысла. Когда в ходу такие суммы, один процент еще как-то можно спрятать в министерской отчетности. Но никак не десять. А ежегодная ревизия, которая будет в апреле, все равно вскрыла бы мошенничество. И где бы вы оказались? В вонючей саудовской тюрьме, и надолго. Ведь до апреля, как я полагаю, правительство в Саудовской Аравии не сменится?