Посредник
Шрифт:
– Нет. Никого нет…
Быстрым, мгновенным движением капитан всадил дагу чуть левее грудины мессира де Бевера, почти пригвоздив его к стене. Безразлично понаблюдал за тонкой струйкой крови, появившейся из угла безгубого рта.
В углу завизжала хозяйка.
– Убит при попытке сопротивления, – пояснил капитан опешившим сержантам. Первый Гуго понимающе кивнул, отводя взгляд. – Утихомирьте ведьму и выволоките ее наверх. Я не могу здесь находиться, подождем святых братьев в комнатах. Или на кухне.
– На кухню идти не советую, господин де Марсиньи, – угрюмо отозвался Мишель де Ливаро, недавно обыскавший дом. – Там еще хуже…
– Что же может быть хуже? – озадачил сам себя капитан и из предосторожности попинал сползшее на пол тело Бевера.
Мертв.
Гнида.
Ничего, инквизиция полакомится его слугой и матушкой, большой искусницей в деле приготовления паштетов из печени. Если же мадам Бевер начнет орать об убийстве ее драгоценного отпрыска вероломными сержантами короля, ей либо не поверят, а если и поверят, то инквизиторы будут только благодарны капитану Марсиньи за избавление от долгих допросов обвиняемого.
Доказательств и так предостаточно – полный подвал. И кухня, если верить Мишелю. Про леденящий кровь дневник досточтимого мессира де Бевера говорить нечего. Остается надеяться, что доминиканцы сожгут этот бесовской документ вместе с телом его создателя – труп хозяина также будет передан инквизиции.
Дом после расследования наверняка разберут, а землю просолят. Если, конечно, святые братья решат предать огласке происшедшее.
Можно рассчитывать, что землю просолят столь же тщательно, как и скрывающиеся в бочках остатки многотрудной деятельности безумного убийцы. Марсиньи частенько встречал сумасшедших и прежде, но такое…
Такое капитан видел впервые в жизни и надеялся более никогда не видеть.
Господи, ведь полоумный Жерар де Бевер орудовал под носом королевской стражи полтора года! А раньше, до переезда в Париж, наверняка выходил на охоту за невинными душами у себя в Нормандии – придется отправлять депешу бальи графства Майен, выяснять происхождение самого Бевера, узнавать, почему он поселился в столице, не водилось ли за ним каких грешков на родине… Наверняка водились, да такие, что подумать страшно.
– Благослови тебя Господь, сын мой! – новый, незнакомый голос раздался с лестницы. За спускавшимися в подвал четырьмя доминиканскими монахами маячила озабоченная физиономия Гуго де Кастро. Наконец-то следователи инквизиции соизволили продрать глаза и явиться на зов господина капитана. – Можете называть меня отцом Герардом Кларенским. Что здесь произошло?
Сам Герард Кларенский? Ему можно смело довериться – этого человека знает весь Париж. Безупречно благочестивый и дотошный монах, числящийся при папской нунциатуре Парижа.
Марсиньи молча указал на стену с крюками.
– Многочисленные убийства, – пояснил капитан замершим у подножия всхода монахам в белых сутанах и черных плащах с пелеринами. – Поверьте, ваше преподобие, если бы здесь откровенно не попахивало самым черным колдовством, я не осмелился бы тревожить Святейшую инквизицию.
– Злодеи схвачены? – скорее утвердительно, чем вопросительно, произнес Герард Кларенский, мгновенно приняв деловой и сосредоточенный вид. Да, братьям-проповедникам можно только позавидовать – на их стороне сам Господь и святой Доминик! Уверенных в себе служителей Истинной Веры не ввели в смущение даже детские черепа, украшавшие стены. Дьявольские козни монахам Ордена не страшны.
– Тот, кто совершал эти… это… словом, владелец дома был убит, оказав вооруженное сопротивление королевской страже, – скрывая эмоции, лениво протянул капитан, указывая кивком на труп Бевера. – Мы задержали двух сообщников.
Перед самым рассветом, незадолго до того, как в церквах начали звонить час хвалитн, Марсиньи покинул темный дом на улице Боннель, сопровождая вместе с обоими Гуго закрытую повозку – мадам де Бевер и одноглазого слугу требовалось препроводить в Сен-Жан-ан-Грев, резиденцию Святейшей инквизиции.
Доминиканцы остались на месте, охотиться на дьявола и выяснять, как Князь Тьмы руками безвестного нормандского дворянина вершил злодейства в столице католичнейшей страны Европы.
Когда улица Боннель скрылась за поворотом, Марсиньи мелко перекрестился, надеясь, что на сегодняшнюю ночь неприятности окончены. Вскоре можно будет отправиться домой и немного поспать.
Капитан просчитался – его главнейшие бедствия пока даже не начинались. Судьба подстерегла мессира де Марсиньи на подъезде к святой обители, располагавшейся рядом с каменной твердыней Тампля – парижского Дома бедных рыцарей Храма Соломонова.
Нет ничего необычного в проезжающем по парижским улицам возу, запряженном парой бельгийских тяжеловозов – здоровенных, гнедой масти коняг, со спокойным нравом и мохнатыми толстыми ногами. И сам воз, являющий собой массивную телегу с высокими бортами и цельными деревянными колесами, не представляет собой зрелища экстраординарного.
Телега нагружена темным, намокшим сеном – высокая копна громоздится над головами двух возниц. Словом, зрелище до боли привычное. В городе множество конюшен при дворянских отелях, кордегардиях, монастырях. При замке короля, наконец! Иногда капитану Марсиньи казалось, что лошадей в городе едва ли не больше, чем жителей.
Но никто и никогда не повезет сено посреди ночи. Да еще и не в Париж, а из Парижа – телега направлялась к воротам города, от которых начинается дорога на Фонтенбло и далее к югу.
Следует вспомнить, что приказом канцлера Ногарэ передвигаться по столице до наступления рассвета запрещено. Всем, кроме королевских сержантов, лекарей, священников и дворян, едущих с государственными поручениями от его величества Филиппа, самого Ногарэ или светлейшего коадъютора. Приказ соблюдался плохо (особенно в окраинных кварталах) и своего предназначения – поддерживать порядок в городе по ночам – практически не выполнял. Уж в этом Марсиньи мог поклясться на мощах святого Ремигия.