Посредник
Шрифт:
«Ну как, нравится? – спросил внезапно Саню мягкий голос. Абсолютно чужой голос. Отчего-то запахло Светочкиными духами – теми самыми, невыветривающимися, с письма. – Нравится тебе это? Даже ты не в силах повернуть здесь все по-своему».
Саша снова покрылся потом – только теперь это был холодный пот страха. Нечто в этом мягком безжизненном голосе заставляло вспомнить Правила Поведения для Испорченных Душ, принятые в преддверии Ада.
Судя по всему, Рэмбо ничего не слышал. Голос обращался к нему, Саше Самойлову, и ни к кому иному. На ум пришла вычитанная где-то, кажется в «Науке
Да! Вот оно – не говори с ними!
Пальцы Саши продолжали затейливый танец на шлемном экране. Он обливался потом в своем летном комбинезоне – и молчал.
«Ты слышишь меня, – с прежней мягкой интонацией продолжал голос. – Но даже если ты не ответишь мне ни единым словом, сказанное мной все равно останется в твоей памяти. Тебе не спрятаться и не отмахнуться. Отчего ты упорствуешь?»
Удачный Сашин выстрел разложил на атомы жжаргский истребитель, безоглядно погнавшийся за одной из спасательных капсул «Изяслава».
«Что ж, будем считать это твоим ответом, – заключил голос. – Но помни – там, за Порогом, для тебя все равно ничего не будет. Ни Света, ни Тьмы, ни даже Сумерек. Только Ничто. Полное, абсолютное, вечное Ничто».
«Я, наверное, брежу!» – мелькнула предательская мысль, и вражий голос тотчас ухватился за нее, как за соломинку.
«Точно. Бредишь. Ты полагаешь, что сидишь сейчас в кабине космического штурмовика, что в окружающем тебя пространстве горят и гибнут русские корабли, с русскими матросами и офицерами, с двуглавыми орлами и андреевскими флагами в кают-компаниях? Отнюдь нет. Ты лежишь на узкой койке в душном кабинете рядом со странным аппаратом, и все, что тебе грезится, – не более чем тонкая игра концентраций нейромедиаторов в твоих синапсах и электрических импульсов в сети аксонов…»
«Стоп! Я ведь и слов-то таких не знаю! – внезапно обретя силы, выпалил Саша, словно бы в лицо незримому собеседнику.
Точно. Как он мог не догадаться раньше? Не знает он, что такое «нейромедиатор», «синапс» или там «аксон». Значит, тот, кто говорит сейчас с ним, существует независимо от его сознания – ух! эк завернул-то! Ну, короче, ясно – раз я сам таких слов произнести не мог, значит, их в меня впихнули извне. Кто, как, почему – уже не важно. Впихнули. И все тут. А это, в свою очередь, значит – есть те, кому что-то от меня нужно, причем нужно именно в этом мире, не на Земле…
Голос замолк, словно смутившись.
Но если в этом мире кто-то может говорить с ним, Сашей Самойловым, вне зависимости от его, Саши, мыслей и познаний – значит… Значит, горящие корабли и гибнущие люди – это всерьез.
Точно заправский истребитель, «Валдай» завалился на крыло, выходя в хвост очередному жжаргу.
Спасательные капсулы с «Изяслава» подбирали «Грозящий» и «Порывистый». И, как всегда, когда кого-то спасаешь, зачастую гибнешь сам. Поневоле застопорив ход, эсминцы превратились в отличные мишени для орудий жжаргских линкоров. Получив по нескольку попаданий, израненные, они выходили из боя – каждый нес почти вдвое больше людей, чем полагалось по боевому
Черные оплавленные пятна разукрасили уже и корпус «Ташкента», но лидер пока не сдавался, его огонь не слабел. Правда, все, что он мог сделать, – удержать жжаргов на некотором расстоянии. «Конго» и «Цукубо» разметали «Валдаев», словно медведи пчел. Прицельные линии легли на «Ужасный».
Конец доблестно сражавшегося корабля был страшен. Корпус взорвался изнутри, из огненного облака не вырвалась ни одна спасательная капсула.
Бой был проигран, проигран окончательно и бесповоротно. В строю остались только «Ташкент», три «брата» «Изяслава» да «Беспокойный», уже получивший тяжелые повреждения. На русских кораблях кончались ракеты. Обречены были и «Валдаи» – их корабль-матка давно погиб.
Продолжая стрелять, Саша в то же время отчаянно пытался дотянуться мыслью до подмоги. Ведь должна же она появиться! В системе этого мира должен найтись противовес жжаргам, кем бы они ни были!
Пространство тут черно, как и ночное небо Земли. Люди ходят на двух ногах и говорят по-русски. Здесь есть Россия. Есть Санкт-Петербург. И есть рука, обронившая в почтовый ящик странное письмо, надушенное столь же странными духами.
«Ты хочешь, чтобы говорящие одинаково с тобой победили? Тебе так важны эти игрушки – хорошо. Нет ничего невозможного. Но тебе придется заплатить».
О, этот мягкий голос!
Не говорить с ним!
…Весь в огне, отчаянно отстреливает спасательные шлюпки «Беспокойный». Все, конец.
«Чего ты хочешь?»
«О, ты даже не спрашиваешь, кто я? Господь Бог или, быть может, дьявол? Так говорят у вас, по-моему?»
«Чего ты хочешь?» – В душе Саши поднималась холодная злость. Кипящий на его экране бой медленно затягивала серая пелена. А там, за ней, за этой пеленой, угадывалось какое-то существо, или нет, не существо – скорее Сущность. У Сани не хватало слов, чтобы описать увиденное – или, скорее, прочувствованное. На миг ему показалось, что письмо в кармане раскалилось.
«Всего», – лаконично ответила Сущность, и тут Саша Самойлов, далеко не самого робкого десятка, попадавший в настоящие шторма, когда тонули избитые волнами суда, понял, что сердце его сию же секунду остановится от ужаса.
Словно чья-то громадная рука поставила его на самом краю бездонной пропасти, в которой гасли свет, движение и жизнь. Словно чьи-то холодные губы зашептали на ухо слова, смысл которых был один – смерть. Словно на миг задрожала та завеса, оттолкнуть которую так стремится каждый из нас – оттолкнуть и заглянуть ТУДА.
Саша был один на один с серым, непроглядным Ничто. Не конкретный враг, в которого можно стрелять и которого можно убить. Серая пелена перед глазами и леденящий ужас. На него надвигалось нечто настолько могущественное, что все ему оставшееся исчерпывалось коротким списком из одного пункта – как можно скорее покончить с собой. Как с опустевшего киноэкрана, исчезли сцепившиеся в смертельной схватке русская и жжаргская эскадры. Саша летел прямо в это серое Ничто – летел, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Мысли стремительно таяли. Воспоминания тоже. «Открой меня!» – просило письмо.