Постигая живое слово Божие

Хазел Герхард

V. М. Дибелиус, один из отцов новозаветного критицизма формы, полагает, что применительно к Евангелиям одной из целей этого метода является стремление «проверить достоверность предания о жизни Иисуса» [48] . Дибелиус выдвигает фундаментальную гипотезу, согласно которой в начальной стадии существования предания «мы не находим описания жизни Иисуса, но имеем одни только краткие параграфы и перикопы» [49] . (Перикопа представляет собой часть Писания, которую обычно читают на богослужении). Более радикально по отношению к исторической достоверности евангельского материала был настроен Рудольф Бультманн, отнесший большую часть этого материала на счет творческой фантазии раннехристианских общин [50] . Он считал, что задача критицизма формы состоит в том, чтобы «выявить оригинальные смысловые части синоптических Евангелий, будь то речения или истории, попытаться установить, что собой представлял их исторический фон, узнать, принадлежат ли они к изначальному или вторичному преданию или же являются результатом редакторской деятельности» [51] .

Основополагающим моментом во всем этом является уже упомянутая «ситуация в жизни», «которая, однако, не представляет собой отдельного исторического события, но является типичной ситуацией или стилем жизни общины» [52] . Бультманн признает, что метод критики форм движется по кругу. «Для того, чтобы определить, каким воздействиям подвергалась жизнь общины, необходимо использовать различные формы литературной традиции, а для того, чтобы осмыслить эти формы, необходимо обратиться к жизни общины» [53] . Однако сама эта кругообразность поднимает ряд проблем в отношении адекватности данного метода.

48 M. Dibelius in Expository Times 42 (1930):42.

49 M. Dibelius, Gospel Criticism and Christology (London: I. Nicholson; Watson, Limited, 1935), p. 27.

50 R. Bultmann, History of the Synoptic Tradition (New York: Harper amp; Row, Publishers, 1963).

51 Ibid., pp. 2, 3.

52 Ibid., p. 4.

53 Ibid., p. 5.

Среди непреодолимых проблем, встающих перед критицизмом формы, ученые выделяют следующие:

1) кругообразность самого метода;

2) игнорирование очевидцев происходившего [54] ;

3) пренебрежение слышавшими о происходившем;

4) допущение того предположения, что нужда христианской общины дала импульс возникновению евангельских материалов;

5) применение принципа «чем короче, тем древнее» [55] ;

54 См.: D. E. Nineham in JTS 9 (1958):13 — 25· 243 — 252.

55 См.: A. B. Lord, The Singer of Tales (New York: Atheneum Publishers, 1968).

6) допущение творческой роли первохристианской общины в создании евангельских материалов;

7) отрицание достоверности фиксированных форм в устном предании, возврающее к автору «Речений» [56] ;

8) наличие устаревшего фольклорного базиса применительно к прошлым исследованиям в области антропологии [57] ;

9) противоречивые результаты исследований [58] ;

10) предположение, что первохристиане не интересовались историей [59] .

56 См.: particularly H. Riesenfeld, The Gospel Tradition and Its Beginnings (London: A. R. Mowbray; Co., Ltd., 1957).

57 Th. Boman, Die Jesus-Uberlieferung im Lichte der neueren Volkskunde (Gottingen: Vandenhoeck amp; Ruprecht 1967).

58 Cf. K. L. Schmidt, Der Rahmen der Geschichte Yesn (Berlin: Trowitzsch; Sohn, 1919) with M. Dibelius, From Tradition to Gospel (London: I. Nicholson and Watson, 1934) and the two former with R. Bultmann, History of the Synoptic Tradition (New York: Harper amp; Row, Publishers, 1963).

59 S. Neill, The Interpretation of the New Testament 1861 — 1961 (London: Oxford University Press, 1964), pp. 258 — 261.

Таким образом, критицизм формы оставляет без ответа множество вопросов [60] .

Классификация смысловых единиц текста посредством внутренних критериев

Наиболее адекватно классификация смысловых частей библейского текста происходит в том случае, если мы исходим из внутренних критериев, присущих тексту. В своей фиксированной форме текст, находящийся перед нашими глазами, является нормативным. Это предполагает, что мы заинтересованы не в изучении предположительной долитературной стадии существования евангельских материалов или в ее реконструированной «ситуации в жизни», а в тех литературных условностях, которые использовались библейскими писателями в контексте библейского текста, который нам доступен.

60 Cf. E. Guttgemanns, Offene Fragen zur Formgeshcichte des Evangeliums (Munchen: C. Kaiser, 1970).

В прошлом было принято считать, что целый ряд древних ближневосточных текстов, отражающих культуру Египта, Вавилона, Хеттского царства, Греции и Рима, необходимо использовать для того, чтобы адекватно классифицировать смысловые единицы библейского текста. Существовало принципиальное предположение о единообразности и согласованности древних цивилизаций. Сегодня существует множество свидетельств, говорящих о том, что эта точка зрения, согласно которой «древний Ближний Восток представлял собой унифицированное, монолитное единство», «становится все более и более сомнительной» [61] .

61 Fohrer, Introduction to the Old Testament, p. 34.

Для консервативно настроенных ученых библейская вера является формирующим элементом и действенным принципом, объясняющим уникальную природу литературы, написанной израильтянами и ранними христианами. После того как смысловые единицы соответствующего библейского текста претерпели классификацию, проведенную на основании внутренних принципов, их можно

сравнить с образцами риторики, оформившимися в русле соседних культур. В то же время необходимо самым серьезным образом препятствовать искушению, выражающемуся в стремлении осмыслить библейские формы отрывков текста в рамках текстуальных формообразований, присущих соседним культурам. Поддавшись этому искушению, мы придем к искажениям и неверному толкованию текста.

Например, 1 — 11-ю главы Книги Бытия критики формы восприняли как «историю первобытного мира», написанную по образцу той литературы, которая представляет собой неисторический жанр легенды или саги [62] . Фактически же 1 — 11-ю главы Книги Бытия (если их проанализировать как единое целое) содержат историю таких начал, как начало существования земли, начало жизни и человека (Быт. 1:1 — 2:4), начало Субботы (Быт. 2:1 — 3), начало брачных отношений (Быт. 2:4 — 25) и начало греха (Быт. 3). Главы 5-я и 11-я представляют собой хронологическое изложение родословных Адама и Сима, если принимается важность факторов генеалогии и времени.

62 Gunkel, The Legends of Genesis, pp. 13 — 24.

Несмотря на наличие некоторых поэтических отрывков (Быт. 2:23; 3:14 — 16; 17б — 19; 4:23 — 24; 9:25 — 27; 49) в целом Книга Бытия представляет собой прозаическое повествование [63] . Различные смысловые единицы Книги Бытия в целом могут быть охарактеризованы как повествования прозаического жанра. Иногда эта историческая проза перемежается стихотворными строками, какими-либо перечнями, хронологией родословных, речениями, снами и видениями.

63 Cм.: Ibid., pp. 37, 38, и многие другие.

Полное описание классификации всех ветхозаветных смысловых единиц заняло бы слишком много места, и, тем не менее, туда вошли бы речи [64] , проповеди [65] , молитвы [66] , записи [67] , письма (послания) [68] , разчные перечни [69] , законы [70] , видения [71] , сны [72] , притчи [73] , загадки [74] , песнопения (гимны) [75] , пророческие речения [76] , благословения и проклятия [77] , а также иносказания [78] .

64 Большая часть Второзакония состоит из прощальных и напутственных слов Моисея. См. также Исх 4:10 — 16; 2 Цар. 20:14 — 22; 3 Цар. 2:1 — 9; 1Пар. 28:2 — 10; и т.д.

65 Иер. 7:1 — 8:3; Иезек. 20; Матф. 5 — 7; проповеди из Деяний апостолов и т.д.

66 Суд. 16:28; 3 Цар. 3:6 — 9; 2 Пар. 20:6 — 12; 3 Цар. 8:23 — 53; Дан. 9:4 — 19; Ездр. 9:6 — 15 и т.д.

67 Ездр. 1:2 — 4; 4:17 — 22; 7:12 — 26.

68 3 Цар. 21:8 — 10; 4 Цар. 10:1 — 3; Иер. 29; Ездр. 4 — 6, а также все новозаветние послания.

69 Исх. 25:21 — 29; Чис. 1; 26; 31:32 — 46; 33; Ездр. 2:68, 69 и т.д.

70 Исх. 20:1 — 17; 21:12 — 17; Лев. 19:3 — 12 и т.д.

71 Иер. 1; Чис. 22 — 24; 3 Цар. 22:17 — 23; Зах. 1 — 14 b n. l.

72 Дан. 2; 7; 8:1 — 14; 10 — 12 и т.д.

73 Притч. и т.д.

74 Суд. 14:12 — 18; 3 Цар. 10:23 — 24.

75 Чис. 21:17 — 18; Ис. 5:1 — 5; сюда же можно отнести и псалмы.

76 Cм. книги пророков.

77 Быт. 3:14; 9:25; 12:3; Чис. 22 — 24; Втор. 27:15 — 26; Иис. Нав. 6:26 b n. l.

78 2 Цар. 12, а также все притчи Иисуса.

Исследовав смысловые единицы библейского текста на основании внутренних критериев, можно попытаться сравнить их с внебиблейскими материалами. Так, например, можно выбрать и сравнить притчи Иисуса с притчами раввинов, которые можно датировать временем, последовавшим вскоре за новозаветной эпохой. Недавно эта работа была произведена [79] и дала некоторые интересные результаты. Было выдвинуто предположение, что притчи Иисуса, представленные в синоптических Евангелиях, и притчи раввинов имеют в основном одни и те же формальные признаки, основанные на их морфологии. Было отмечено, что точное разъяснение смысла многих притч, даваемое в конце, является общим местом [80] , а это означает, что необходимо отбросить предположение критицизма формы, согласно которому объяснение смысла притч является вторичным и не принадлежит к ним.

79 См.: R. M. Johnston, Parabolic Interpretations Attributed to Tannaim (Ph. D. dissertation; Hartford Seminary Foundation, 1977).

80 R. M. Johnston, The Study of Rabbinic Parables: Some Preliminary ObserVations, in Seminar Papers: SBL (Missoula, Mont.: Scholars Press, 1976), p. 347.