Посторонние
Шрифт:
Постепенно всё забылось. Жизнь потекла в привычном русле. Если мыслить здраво, то у меня теперь было два дома. В одном из них жила мать, а в другом — отец. У этих замарашек не было своего дома! Они только гостили, в моём! И каждую ночь перед сном я загадывал, чтобы отцовское гостеприимство, наконец-то, иссякло.
Глава 14. Нина
Зима закружилась, украшая первым снегом полысевшие за осень газоны. Я ходила в школу все тем же путем, через мост. Конструкция была крепкой, и раньше я, не боясь, слегка раскачивала ее в такт своим шагам. А потом, где-то
Теперь я старалась миновать мостик как можно быстрее! Я уже не смотрела вниз, а только вперед. И вся красота окружающего леса исчезла! Мне было страшно... Стоило ступить на шаткую конструкцию, услышать характерный скрип, как мозг тут же возвращал меня в тот злополучный день, на те самые качели... Другой дороги не было, а просить маму возить меня по шоссе, было странным. Поэтому прогулка в школу стала пыткой!
Машка, отгуляв выпускной, поступила на юрфак. Конечно, не обошлось без помощи дядь Вади. Теперь она приезжала только на каникулы, вволю насладившись столичной суетой, и успев соскучиться по спокойной загородной жизни. Мне было одиноко без сестринских подколов, и Динка все чаще оставалась с ночевками.
— Ну, завела бы себе подружку среди местных? Вон, сколько ребят и девчонок вокруг, — осторожно предлагала мама.
Я отшучивалась, понимая, что в их тусовке таким, как я места нет. Эта золотая детвора, одетая по последней моде, не знавшая с пеленок отказа ни в чем, напоминала мне только одного человека. Видеть которого хотелось меньше всего на свете!
Глава 15. Артём
Беда приходит внезапно. Она не стучится в вашу дверь, прося разрешения войти. Ее задача нагрянуть в тот момент, когда вы, расслабленный и довольный жизнью, умиротворенно спите в своей постели. И вот, в этот самый миг...
Посреди ночи меня разбудил звук голосов. Я сел на кровати, пытаясь отличить сон от яви. Голоса стали более отчетливыми, и, наряду с мужским бормотанием, послышался мучительный женский стон. Внутри похолодело, и перед глазами возникла жуткая картина, где мать лежит на полу, скорчившись от боли, а отчим заносит ногу для очередного удара...
Я пулей выскочил из спальни, и метнулся в противоположный конец коридора. Дверь была открыта. И то, что я увидел, повергло меня в ужас!
На кровати, свернувшись калачиком, лежала мама. Глаза ее были закрыты, губы беззвучно шевелились. Когда она сжимала их и принималась стонать, подтягивая колени к груди, лицо ее обретало такое мучительное выражение. Судя по всему, ей было очень больно! Дядя Олег сидел на корточках у изголовья. Он непрестанно гладил мамины руки, плечи, щеки, обтирал их сложенным вдвое полотенцем.
— Что... что случилось? — я, наконец, стряхнул оцепенение и бросился к ним.
— Матери очень плохо, — сказал отчим.
Она даже не отреагировала на мое появление, а продолжала лежать, бессвязно что-то бормоча. Вблизи, в свете лампы, ее лицо казалось мертвенно бледным.
— Скорую? — выдавил я.
— Уже едут, — коротко бросил он.
И только тут я увидел на другой стороне кровати огромное, неровное пятно,
— Мы ждали пополнения, — упавшим голосом сообщил дядя Олег, — не хотели тебе раньше времени говорить.
Я скривился, как от боли! Рот заполнил неприятный железный привкус. И я тяжело осел на пол рядом с ним.
— Что-то пошло не так, — отчим уронил голову на кровать. Мама глухо замычала.
— Они... ведь они помогут? Врачи..., — промямлил я, чувствуя подступающие слезы.
Он не ответил.
Похоронив мать, мы остались вдвоем. Два посторонних друг другу человека в стенах большого дома. В этом доме все еще пахло мамой, выпечкой, и духами. Повсюду были ее вещи, следы ее присутствия обнаруживались в самых неожиданных местах. Ни он, ни я не решались убрать все это с глаз долой! Мы оба хранили молчание. И тяжелая атмосфера скорби ежедневно, ежеминутно витала в воздухе.
Я понимал, что теперь, когда мамы нет, нас с ним ничто не связывает. И выгнать меня пинком под зад ему не позволяет только светлая память о ней, или правила приличия. Прошло девять дней, затем минуло сорок. И я начал собирать вещи, решив для себя, что уйду в любом случае. Почему-то мне в голову не приходила мысль вернуться в прежний дом. Теперь присутствие там посторонней женщины ощущалось особенно болезненно. Пока отец сам не приехал за мной, и буквально силой не усадил в машину.
Глава 16. Нина
Весть о смерти бывшей жены дяди Вадика я отчего-то не связала с предстоящими переменами. Я никогда не видела этой женщины, и не думала о ней. Как и о сыне, что остался жить в стенах чужого дома.
«Ну и пусть живет», — думала я. Мне и в голову не приходило, что у отчима взыграет отцовский инстинкт. Возможно, будь Машка здесь, ему не пришла бы в голову такая абсурдная мысль. Но пустующая комната словно намекала...
— Мама! — взывала я к материнскому сердцу со слезами на глазах. — Если он сюда вернется, я умру!
— Ниночка, — сначала ласково, она пыталась меня образумить, — мальчик остался один. Он живет с посторонним человеком. Нехорошо это!
— А..., — я отчаянно подыскивала аргументы, — а как же Машка? Ведь она тогда не сможет приезжать?
— Ничего, — смиренно отвечала мама, — Маша сможет ночевать у тебя. Ведь раньше вы жили свместе. Помнишь?
— Мам! — протестовала я, теряя самообладание, — Так не честно! Мы так не договаривались! Если бы я знала заранее...
— О таком заранее никто не знает, — обрывала меня мать.
— Почему он не может жить отдельно?
— Ниночка, он всего на пару лет старше. Ему еще нет 18. Вот представь, что я отправила бы тебя жить отдельно? Тебе бы это понравилось?
— Причем тут я?
— Притом, что нужно войти в положение. И смерить свою гордость! — уже строже говорила мама.
— Причем тут гордость? — взрывалась я, стряхивала ее, — Если этот урод будет здесь жить, то я уйду, поняла?
Тогда лицо матери обретало каменные черты.
— Нина, не будь эгоисткой! Все уже решено. И не вздумай устраивать истерик! Ты уже не ребенок. Пора взрослеть. Разговор окончен! — в подтверждение своих слов мать оставляла меня в одиночестве.