Постучи в мою дверь
Шрифт:
– Это не шутка, Адрианна.
– Но…
– Если ты не возражаешь, я бы хотел отдохнуть с дороги.
– Ты просто невыносим! Отдыхай. Но будь готов вечером сопровождать нас с Маргит на прогулке в деревню.
– Как скажешь, сестра. – В низком голосе в который уже раз звучала насмешка.
Олеся никак не могла вспомнить, где его слышала. Властный, не терпящий возражения тон, был ей знаком. Но было что-то еще. Мягкий раскатистый тембр, низкий, завораживающий, как тигриное урчание. Тело от него странным образом расслаблялось, и хотелось поджать пальцы на ногах. Олеся тут же себя отругала. Ну и глупости лезут в голову! Растаяла от мужского голоса, как девчонка. Тихий шорох платья и быстрые шаги. Открылась и закрылась дверь. Кажется, Адрианна ушла. Нужно
Она не сразу поняла, что в комнате стало тихо. Не раздавалось ни звука. Может, этот Габор тоже ушел, а она не услышала? Олеся попробовала осторожно выглянуть из-за спинки кресла. В тот самый момент, когда она чуть наклонила голову, щеки коснулось холодное длинное лезвие. Сердце забилось как сумасшедшее. По спине побежала капелька пота, скатилась в длинную рану, и ту нещадно защипало. Холодный голос насмешливо произнес:
– Это подарок к моему возвращению?
Олеся выпрыгнула из кресла, удивляясь собственной скорости.
– Маргит? Что вы здесь делаете?
Она взглянула на брата Адрианны и перестала дышать. Напротив нее стоял ее ненавистный начальник. Или нет? На нем не было привычных очков. А в темных волосах таинственно мерцала серебристая седина. Щеки и подбородок покрывала темная щетина. Раньше ее никогда не было. Он опустил саблю, и Олеся только сейчас заметила его странную одежду. Длинный кожаный плащ, черный жилет или сюртук, с бордовой вышивкой, черная рубашка. Десятки ремней, ножны и кажется даже старинный пистолет. Господи! Да он главарь всего этого маскарада.
– Это все вы! Вы притащили меня сюда! – Олеся бросилась на него, не обращая внимание на острие сабли.
Он быстро опустил оружие и удивленно поднял брови:
– Вы действительно можете говорить…
Олеся подскочила к нему и со всей силы ударила кулаком в плечо:
– Конечно, могу! И вы прекрасно знаете об этом! Что вы затеяли?! Зачем все это?!
Олеся колотила его по груди, стараясь ударить как можно больнее, чтобы ощутил хоть толику тех мучений, которые пережила она. Лязг металла привел в чувство. Он отбросил оружие на пол и обхватил ладонями ее запястья. У него были обжигающе горячие руки. От прикосновения плавилась кожа и дрожали колени.
– Успокойтесь! – Он встряхнул ее, как тряпичную куклу, словно она ничего и не весила.
– Что здесь происходит? Я не собираюсь участвовать в вашей секте извращенцев. Верните меня обратно!
Олеся попыталась вырвать руки из его хватки, но он дернул ее на себя, прижимая к твердому телу.
– Тише, Маргит. Успокойтесь. Это же я… Я вас не обижу…
– Я не Маргит! И вы это знаете. Зачем этот спектакль?
Олеся сопротивлялась твердым объятиям. Из нее будто вытекали последние силы. Двигаться становилось все сложнее. Руки и ноги отяжелели. Она оказалась в клетке его рук и груди, прижатая к мягкой ткани и твердым мышцам под ней. Запах мороза, можжевельника и натуральной кожи. Он просочился в Олесю, смешиваясь с кровью. Она жадно втянула в себя еще и еще. Ничего лучше в жизни не ощущала. Как будто кто-то создал идеальный аромат мужчины. В голове словно мотыльки трепыхались слабые мысли: нужно остерегаться этого мужчины… Он задумал что-то плохое… И втянул в это ее… Но он так приятно пах. И был таким теплым. А она ужасно замерзла, сидя в дурацком кресле. Она вдохнет еще разочек, позволит дурману опутать ее изнутри легкой паутинкой. Олеся втянула в себя смесь пьянящих ароматов и тихонько застонала. Показалось, что кто-то накинул ей на глаза темную повязку. Олеся почувствовала себя летящий в глубокий колодец, где кроме черноты и холода, ничего больше не было.
Глава 4
Габор успел подхватить Маргит, когда она неожиданно расслабилась и обмякла в его руках. Несколько мгновений он просто стоял, прижимая ее к себе. Понимал, что нужно отпустить, и не мог этого сделать. Она была такой мягкой и нежной. Когда бросилась на него с кулаками, ему пришлось остановить ее. От прикосновения к ее коже Габору показалось, что его хлещут мокрым кнутом. Какого дьявола?! Он и раньше касался Маргит: подавал ей руку, помогая выйти из кареты. Целовал ладонь. Когда она позволяла, конечно. Сумасшедшая девчонка боялась всего и всех. В том числе и его. Так почему сейчас так внезапно осмелела? Осторожно подхватив Маргит на руки, он уложил ее на свою кровать. Ее голова была запрокинута, открывая беззащитную шею. Во рту пересохло. Ему хотелось снова прикоснуться к ней. Дотронуться до маленькой выемки между выступающими ключицами, а потом опуститься ниже. Габор тихо выругался.
Она была сумасшедшей. Чокнутой. И, получив возможность говорить, лишь доказала свое сумасшествие. Но что-то в ней изменилось. Он не знал что, не видел и не мог понять. Но она была совершенно другой. Может дело в том, что раньше она дрожала и забивалась в самый далекий угол, завидев кого-нибудь из людей? Сейчас же стала… дикой. Из робкой тихони Маргит превратилась в сумасшедшую дикарку.
Нужно было позвать врача, прислугу, Адрианну. Нужно было отнести ее в другую комнату. Нужно. Но он почему-то не мог. Стоял над ней, разглядывая спутавшиеся волосы и ссадины на лице. Внутри все перемешалось. Боль сконцентрировалась где-то в животе, оседая там неприятной тяжестью. Иногда он завидовал Миклошу. Брат был свободен в своей жизни. От него никогда и ничего не ждали. Ему не нужно было оправдывать ничьих надежд и нести ответственность за честь семьи. Но сейчас Габор понял, каким идиотом был.
Маргит тяжело дышала, раскинувшись на кровати. Полы плаща разошлись. Тонкая сорочка задралась, обнажая обтянутые чулками ноги. Нужно все-таки кого-то позвать. Нет. Позже. Наверное ее сумасшествие заразно. Потому что он протянул руку и коснулся ее колена. Пальцы сами скользили по ткани вверх. Он заставлял себя убрать руку, но не мог. Задирая рубашку, вел пальцем, пока не коснулся обнаженного бедра. Ее кожа была нежной. Гладкой. Обжигающе горячей. Его сжигали на костре. За все грехи. Пытался и не мог убрать руку. Хотелось прикоснуться к ней везде. Трогать, пока ладони не запомнят каждый изгиб. Чтобы даже в темноте различать все до одной впадинки ее тела.
За свою жизнь Габор натворил немало. Его наверняка проклял ни один десяток человек. И то, что он делал сейчас, – еще одна буква в его смертном приговоре. Но он не мог остановиться. Сумасшествие Маргит перекинулось и на него.
Габор отодвинул плащ, скрывающий ее тело. Тонкая белая материя сорочки обтягивала округлую маленькую грудь. Огонь теперь горел и внутри, пожирая его. Ее соски набухли, и были отчетливо видны. Он знал, что сделает через секунду: нагнется и втянет каждый в рот, чтобы знать, каковы они на вкус. Каково ощущать их языком.
Шум за дверью вовремя остановил. Он успел укрыть Маргит плащом. Не потому что боялся, что ее застанут в его спальне. А потому, что не хотел, чтобы кто-то кроме него видел ее такой.
С момента рождения Миклоша, он завидовал ему. Зря. Единственно важное и ценное в его жизни появилось три года назад. А Габор не разглядел. Не понял. Но сейчас твердо осознал: он хочет жену своего брата. Хочет себе. И обязательно получит.
Он заставил себя отойти дальше. За дверью продолжалась какая-то возня. Должно быть прислуга. Маргит застонала, и он резко обернулся к ней. Она нахмурилась, как будто спала и видела дурной сон. Как она здесь оказалась? Едва он вошел, сразу понял, что в покоях кто-то есть. Во время приездов сестры ее служанки часто пытались пробраться в его спальню. Но он даже и предположить не мог, что это Маргит. Она изменилась. Стала совершенно другой. И дело даже не в голосе, о котором лучше не вспоминать. Мягкий и уверенный одновременно, немного охрипший. Он такой от природы? Или она сорвала его, крича под Миклошем? В животе заворочался клубок змей. Ревность подняла свою гадючью голову и впилась прямо в сердце. Это натуральный идиотизм, но невозможно было удержать сорвавшиеся с цепи мысли: кричать она должна только под ним. С Миклоша хватит и его любовников. Репутация семьи постоянно находится под угрозой.