Поступь хаоса
Шрифт:
А с вершины очередного холма вижу, что дорога впереди пересекает реку. Пейзаж вокруг непрестанно шевелится, такшто меня начинает мутить, но я отчетливо вижу мост, ведущий на другой берег.
На миг меня посещает мысль: а не та ли это дорога, по которой мы с Виолой решили не идти еще в Фарбранче? Если нет, то куда она может вести в этой глуши? Я смотрю налево: там только леса и холмы, насколько хватает глаз, и они танцуют, что вапще-то холмам не положено. Я ненадолго закрываю глаза.
Мы
— Он перешел реку, Манчи? — Я опираюсь руками на колени, тяжело дыша и кашляя.
Манчи нюхает землю, как ненормальный, бегает туда-сюда по дороге, поднимается на мост и возвращается ко мне.
— Запах Уилфа, — лает он. — Запах телег!
— Да, я вижу следы на дороге, — говорю я, ладонями растирая лицо. — А где Виола?
— Виола! — лает Манчи. — Сюда!
Он летит прочь с дороги, вдоль нашего берега реки.
— Хороший пес, — говорю я между рваными вдохами. — Хороший пес.
Я бегу за ним, продираясь сквозь ветви и кусты, и рев реки справа от меня звучит гораздо ближе, чем звучал последнее время.
И вдруг я попадаю в поселение.
Останавливаюсь, как вкопанный, и изумленно кашляю.
Деревня полностью разрушена.
Все постройки — штук восемь или десять — сгорели дотла, Шума нигде нет.
На секунду мне приходит в голову, что здесь уже побывала армия, но потом я замечаю, что обугленные бревна не тлеют, а между некоторыми уже проросли сорняки. Легкий ветерок запросто продувает деревню — как бутто здесь живут одни покойники. Я оглядываюсь по сторонам и замечаю на берегу несколько ветхих доков и утлую лодчонку, одиноко бьющуюся об опору моста. Еще несколько полузатонувших лодок виднеются вверх по течению, где раньше, по всей видимости, была мельница — сейчас это груда обугленных досок.
Здесь холодно и давно никто не живет — еще одно поселение Нового света, которому не суждено освоить натурное хозяйство.
Я разворачиваюсь. Ровно посреди деревни стоит Аарон.
Его лицо опять разодрано в клочья, как после встречи с кроками, язык свешивается набок через дыру в щеке.
И он по-прежнему улыбается:
— Иди к нам, малыш Тодд. Ворота церкви всегда открыты.
— Я тебя убью! — Ветер тут же крадет мои слова, но я знаю, что Аарон меня услышал: ведь я четко слышу каждое его слово.
— О нет. — Он делает шаг вперед и стискивает кулаки. — Я уже говорил, ты не убийца, Тодд Хьюитт.
— А ты подойди — и узнаешь. — Голос у меня какой-то странный, металлический.
Аарон улыбается, сверкая оголенными зубами, и на волне сияния вдруг оказывается рядом со мной. Изрезанными руками он приоткрывает рясу, показывая мне голую грудь.
— Что ж, Тодд Хьюитт, вот твой шанс вкусить от Древа знаний, — звучит его голос у меня в голове. — Убей меня!
Я весь дрожу на ветру, но при этом потею, и мне невыносимо жарко. Воздух едва проходит в легкие, а голова начинает болеть так, что никакая еда не поможет. Куда бы я ни кинул взгляд, все предметы, прежде чем встать на свои места, съезжают в сторону.
Я стискиваю зубы.
Наверное, я умираю.
Но он умрет первым.
Я тяну руку за спину, не обращая внимания на резкую боль между лопаток, и выхватываю из ножен нож. Он блестит от свежей крови и сверкает на сонце, хотя стою я в тени.
Аарон улыбается широченной улыбкой — люди не могут так улыбаться — и подставляет мне грудь.
Я замахиваюсь.
— Тодд? — лает Манчи. — Нож, Тодд?
— Давай же, — говорит Аарон, и клянусь, от него пахнет сырой могилой. — Познай грех, невинный. Если сможешь.
— Я уже познал. Я убил спэка.
— Это совсем не то же самое, что убить человека, — говорит он, смеясь над моей глупостью. — Спэки это черти, которыми нас испытывает Господь. Убить одного из них — все равно что убить черепаху. — Аарон таращит глаза. — Впрочем, ты не способен и на эту малость, так?
Я стискиваю рукоять ножа, сдавленно рычу, и мир опрокидывается.
Но я не роняю нож.
На лице Аарона клокочет кровавая слизь. До меня доходит, что он смеется.
— Ах, как же долго она умирала…
И я кричу от боли…
И замахиваюсь ножом…
И целюсь ему в сердце…
И он все еще улыбается…
И я втыкаю нож…
Втыкаю его в грудь Виолы.
— Нет!!! — кричу я.
Слишком поздно.
Она смотрит на клинок, потом на меня, из ее Шума хлещет та же боль и непонимание, что брызгали из спэка, которого я…
(которого я убил)
В глазах Виолы стоят слезы, она открывает рот и произносит:
— Убийца.
Я протягиваю к ней руки, но она исчезает во вспышке света.
А у меня в руке чистый нож.
Я падаю на колени, потом на живот и лежу на земле в сожженной дотла деревне, задыхаясь, кашляя, плача, рыдая… Мир вокруг тает, тает и уже кажется ненастоящим.
Я не смогу его убить.
Я хочу. Я очень этого хочу. Но не смогу.
Потомушто я не такой, и потомушто тогда я потеряю Виолу.